педагогическое училище. А через неделю оттуда сбежала. Ей показалось диким, что в комнату к девчонкам в общежитии пришли мальчики. Что они там делали или думали делать — Люба так и не призналась. Но наотрез отказалась вернуться. Родители не смогли ее убедить. Люба пошла в девятый класс.
После десятилетки поступила в пединститут. На отделение белорусского языка и литературы. Будет учительницей.
Я люблю свою сестру и горжусь ею. Еще и потому, что Люба души не чает в Лиде. Не раз говорила, конечно, шутя и со своей глупой улыбкой, что если была бы парнем, то обязательно женилась бы на Лиде. После этого я еще внимательнее присматривался к Лиде и обязательно находил что-то новое, привлекательное. Так, в последний раз я заметил, что у Лиды иногда слегка вздрагивает левое веко, я вначале думал, что она просто мне подмигивает.
Есть у Любы черта — она совершенно не умеет врать. Из-за этой честности мне не раз перепадало от родителей. Например, последний случай. Как-то соседская курица залезла в наш забор и застряла между штакетин. Я, чтобы прогнать ее, бросил палку, нечаянно попал в голову и убил. Не пропадать же добру: отдал матери и сказал, что курица наша. Мать ее ощипала, разделала, стушила. Вкусная получилась. А на другой день соседка приходит и жалуется: собаки, мол, курицу утащили. Люба улыбнулась и рассказала правду. Она, оказывается, все видела через окно. Мне, конечно, влетело по первое число. Соседка с матерью не разговаривала полгода, хотя за ту одну курицу вернули две. И другие были случаи, лучше не вспоминать.
В общем, сестра моя хорошая. Немного любит всякие безделушки, бижутерию какую-то там, но не жадная. Каждый раз привозит из Минска мне подарки: жвачки, конфеты, книги…
Книги, как я понял, она больше покупает для себя и дарит их мне для отвода глаз. Зачем мне, например, нужна теория педагогики или психология преподавания? Все равно эти книги она заберет себе, а я вообще не большой любитель читать. Предпочитаю телевизор. Там все сразу: и увидишь, и услышишь, и разъяснят, что к чему. Тратить энергию на размышление не надо.
Кстати, после окончания института она собирается приехать на работу в нашу школу. Мать гордится: семейная преемственность. А не думает о том, что после замужества Люба перейдет на новую фамилию и вся преемственность — как в воду! Я — другое дело. Женюсь, будет сын, внук, и Сероокие продолжат родословную. Надо знать, кем гордиться. Теперь-то я понимаю бабушку Серафиму.
В последнее время Люба здорово изменилась. Пополнела, вставила две коронки, новую прическу завела. Высокую, пышную. Не собирается ли она выскочить замуж?..»
Глава 6
НЕПРИЯТНОЕ С ПОЛЕЗНЫМ
Фамилию Журавского, названную старым учителем, Алеша запомнил. Оказалось, что он дальний родственник Сиси. Узнать его адрес было несложно.
Через неделю Люба встречала Алешку на столичном автовокзале. Не одна, а с подругой. Алешка в весенней плащевой куртке и в отутюженных брюках, без головного убора, с перекинутой через плечо сумкой вышел из автобуса важно, не спеша, протянул сестре руку и деловито поздоровался:
— Ну, привет!
— Как это тебя мать отпустила? — удивилась Люба, и насмешливая улыбка появилась на ее лице. — Ты же у нас еще маленький.
— Не издевайся.
— Любка, — заступилась подруга, — парень-то какой! Алеша и впрямь не был похож на себя. Он будто
вырос. Новая одежда и фасонная стрижка делали его солиднее.
Втроем не спеша шли к троллейбусной остановке. Алеша с любопытством провожал глазами беспрерывный поток машин, оглядывался на высокие и красивые здания, людей, которые куда-то спешили… В общем — круговорот, в котором того и гляди потеряешься. Это Алешке не понравилось.
— Тут всегда так? — спросил он у Любы.
— Что? — не поняла она.
— Беготня, спешка…
— Это еще что, — улыбнулась сестра. — Посмотришь, что в центре творится.
— Тогда не хочу в центр, — вдруг сказал Алеша. — Давай съездим в одно место.
— Так ты не ко мне?
Алеша протянул Любе старый конверт, и та удивленно уставилась на адрес. Но ничего не спросила. Подруга с ними не пошла.
Нужный дом нашли без труда. Поднялись на четвертый этаж. На соловьиную трель звонка дверь приоткрыла миловидная со снежной белизной волос женщина и спросила:
— Вам кого?
— Самсон Иванович здесь живет?
— Тут. Минуточку. Саму-у-сь! К тебе какие-то молодые люди.
А вскоре появился хозяин в полосатой пижаме. За массивными очками его глаза смотрели с любопытством.
— Слушаю вас, милые, — голос Самсона Ивановича тихий, с хрипотцой.
— Мы из Заречного. По делу, — даже не представившись, начал Алеша.
— По делу? Из Заречного? — удивился Самсон Иванович. — Земляки?! Пожалуйста.
— Спасибо.
Журавский провел гостей через коридорчик в гостиную, усадил в мягкие и удобные кресла, сам сел на стул за столом, заваленным книгами, газетами, журналами.
— Я, Самсон Иванович, специально приехал к вам, — Алешка назвался и рассказал о своем замысле, о встрече с Томковичем. Умолчал только о предсмертных словах Серафимы. Просил рассказать об истории села, колхоза, а заодно и о родственниках.
Самсон Иванович слушал внимательно, не перебивал, часто снимал очки, словно они мешали разглядеть лица гостей, затем снова прилаживал их на нос. Потом долго рылся в своих бумагах, разыскивал какие-то записи, документы, и наконец сказал:
— Серафима Мельник… Для меня это была самая загадочная фигура в деревне. Загадочная потому, что очень… — он встал со стула, просеменил в коридорчик, убедился, что его не подслушивает Анюта, — очень мне нравилась. А во-вторых, она ни с кем и никогда не дружила, почти не покидала пределы имения. Зато графу Войтеховскому подчинялась безропотно.
— Она была прислугой, — напомнил Алеша. Самсон Иванович прищурил близорукие глаза, повертел в руках очки.
— Вон как?! — и снова уставился на гостей, пристально рассматривая их лица.
На кухне зазвенела посуда, зашумела льющаяся из крана вода.
— История графа Войтеховского, молодые люди, не менее загадочная, — через минуту продолжил Журавский. — Видимо, воспоминания о родных местах, знакомых доставили ему большое удовольствие. — Это был мужчина лет сорока, с пышными рыжими усами, длинными бакенбардами, большими залысинами. Типичный шляхтич! Ходил гордо, в руках непременно — трость. Жену звали Зося. Высокая, худая, болезненного вида, всегда недовольная, злая. Из всей прислуги она особенно ненавидела Серафиму. Наверное, из зависти к ее красоте. Или на то были другие причины. Во всяком случае поговаривали, что граф Войтеховский содержал Серафиму как любовницу… А вскоре пани Зося умерла. При довольно странных обстоятельствах. Пошла будто попить из графского ключа и захлебнулась. Обнаружили ее уже мертвую в роднике.
«Снова о ключе, роднике. И снова о графском. Вероятно, — подумал Алеша, — это после смерти пани Зоей родник запустел. Кто же будет пить воду из ключа, в котором утонул человек?!»
— А где еще были родники в деревне? — поинтересовался Алеша. — Ну, какие-нибудь называли?
