Детективы закатили глаза. Харпер извлек из чемоданчика бланк с готовым текстом.
— Подпишите этот отказ, — сказал он, — и мы сможем поговорить. Если вы ничего не сделали, расскажите, что произошло, чтобы можно было снять с вас обвинения.
Трой устремил на них взгляд, в котором читалось: «Вы в своем уме?» Потом он иронично покачал головой и засмеялся. Если бы он подписал отказ от прав подозреваемого, то ничто не помешало бы им выступить с выдуманными свидетельскими показаниями, подтверждающими одно другое. Может быть, они этого не сделают, но где гарантии? Когда судили одного его знакомого, сержант-детектив лос-анджелесской полиции дал показание под присягой, будто обвиняемый сознался в ограблении банка. Если бы тот сказал, что это ложь, прокурор напомнил бы о его судимостях. Трой не хотел так рисковать. Правило номер один в делах с полицией гласит: не отвечать ни на какие вопросы без адвоката.
— Знаете, — выдавил он сквозь проволоку, — я, пожалуй, хотел бы прямо сейчас поговорить с адвокатом.
Детективы и сотрудник окружной прокуратуры переглянулись, пожали плечами и поднялись, чтобы уйти. Сестра открыла им дверь. Когда прокурор и второй детектив уже шествовали по коридору, сержант Кокс наклонился, словно хотел что-то тихо сказать, оглянулся и, убедившись, что за ним не наблюдают, сильно ударил Троя наотмашь по лицу.
Звук пощечины заставил спутников сержанта обернуться, но они не догадались, что произошло. Кокс обнял их за плечи.
— Пойдем заморим червячка!
Позже дверь открылась снова. Полицейский впустил врача и медсестру с историей болезни. Врач изучил бумаги и осмотрел пациента: посветил фонариком в глаза, проверил гипс на руке, потыкал пальцем в сизые кровоподтеки по всему телу.
— Жить будете! — изрек он и что-то вписал в историю болезни. — Подержим его еще денек, — сказал он сестре, и оба вышли. Полицейский запер дверь.
Спустя минут десять он снова ее отпер для уборщиков — трех негров с тряпками, щетками и шваброй. Полицейский убрался за порог, спасаясь от ведра на колесиках. Уборщик, протиравший тумбочку, оглянулся и, убедившись, что полицейский его не слышит, прошептал:
— Мой братан Чаки Рич передает тебе привет и спрашивает, что для тебя сделать.
Чаки Рич! Трой был знаком с ним еще с колонии, потом они знались в тюрьме. Несмотря на пропитывающую тюрьму расовую вражду, они дружили. Чаки учился в школе имени Рузвельта, был хорошим полузащитником и получил стипендию для учебы в университете Южной Калифорнии, а потом попался с граммом героина. Тогда они с Троем и познакомились. Потом он промышлял мелким мошенничеством и воровством и неоднократно попадал за разные мелочи в тюрьму.
— Где он? — спросил Трой. — На воле?
— Да. Он спрашивает, чем тебе помочь.
— Мне нужен газовый ключ — вот такой… — Он развел руки дюймов на восемнадцать.
— Ладно, передам. Будь спок.
Полицейский снова заглянул в палату. Брат Чаки закончил протирать тумбочки и удалился. Полицейский запер палату.
Трой старался погасить вспыхнувшую искру надежды. Из этого все равно ничего не выйдет. Даже если Чаки хочет ему помочь, зачем его родственнику рисковать свободой? Ключом можно было бы погнуть и сломать брусья решетки на окне, но как его получить? Полицейский всегда был начеку, когда ему приносили еду и лекарства, когда убирались в палате. Даже если ключ принесут, то не раньше завтрашнего дня, а назавтра Троя уже переправят в окружную тюрьму. Нет, как бы не так: задержаться еще на денек он сумеет.
В ящике тумбочки завалялось ржавое бритвенное лезвие. Он достал его. Когда к нему пришел лаборант, Трой подтянул колени и незаметно надрезал себе лезвием большой палец, чтобы в нужный момент выдавить из пореза капельку крови.
Лаборант взял у него анализ крови, померил температуру, давление и наконец дал бутылочку для анализа мочи. Наполняя бутылочку, он задел струей капельку крови у себя на пальце. Кровь в моче может значить что угодно — от камней в почках до рака и внутреннего кровотечения. Потребуются новые анализы, а то и рентген, а значит, он проведет в больнице лишний день или даже больше. Веры в брата Чаки у него не было, но он ничего не терял, давая тому возможность оказать ему помощь. Единственным шансом снова оказаться на свободе был побег. Из больницы было легче сбежать, чем из тюрьмы, а побег из Фолсома вообще был из области фантастики.
Когда принесли ужин на подносе — индейка, картофельное пюре, клюквенный соус, — Трой вспомнил про Рождество. Он совершенно забыл, что трагедия произошла перед Рождеством, и теперь его охватила невыносимая грусть, чреватая жалостью к себе, которой он грешил нечасто. Неужели его обвинят в убийстве? Что он совершил? Ограбил черного наркодилера, присутствовал при убийстве наркодельца- контрабандиста, прикончил маньяка-убийцу… Похищение ребенка — более тяжкое прегрешение, но целью было заставить платить должника, а не вымогать выкуп. Тут не было ничего сверхстрашного. Несправедливо сгноить его за все это в тюрьме. Просто бред какой-то!
Справедливость — вот все, чего ему хочется… Но он тут же поднял самого себя на смех за такие мысли: какая справедливость, если он даже не знает, с чем ее едят? Он хочет того, чего хочет, как и любой другой, а все остальное чепуха, пустые слова.
Чтобы усыпить тревогу, нужно заснуть самому. У него закрывались глаза. Может, он проснется в другом мире?
Еще до рассвета дверь открылась. Трой услышал звон наручников. Вошли двое помощников шерифа: один толкал инвалидное кресло, другой принес его рваную, дурно пахнущую одежду.
— Наденешь это?
Трой покрутил головой. Ему стало нехорошо: он решил, что его переводят в окружную тюрьму. Кресло вывезли через задний ход на стоянку, где ему велели встать и идти самому. Один помощник шерифа сказал другому, что времени у них полно: судья все равно никогда не приходит раньше половины одиннадцатого. У Троя снова появилась надежда: его везут не в тюрьму, а в суд. Это обещало еще одну ночь в больнице. Чаки Рич и его брат могут поспеть с помощью.
Муниципальный суд находился напротив главного судебного здания. За несколько кварталов до суда в машину сообщили, что у главного входа собрались телеоператоры и репортеры, поэтому Троя высадили из машины на боковой улочке и провели в здание через черный ход. В вестибюлях суда уже собирались адвокаты с истцами и ответчиками, полицейские с обвиняемыми, отпущенными под залог, и залоговыми поручителями. Судебный пристав отпер дверь в пустующий зал суда. Троя провели по проходу мимо высоких сидений. Даже карлик превращается в гиганта, когда надевает черную мантию и усаживается в судейское кресло. Зал, обшитый темным деревом, походил на трапезную замка. Пристав открыл дверь в кутузку рядом с залом, похожую на конуру или на сортир, с испещренными надписями цементными стенами и вонью засорившегося нужника. Но здесь он был по крайней мере один. Ему случалось томиться в судебных кутузках размером в восемнадцать футов с полусотней подсудимых.
Снимая с него наручники, пристав и помощники шерифа не скрывали своей враждебности к нему, он в ответ изображал высокомерное равнодушие.
Через дверь он слышал, как в зале собираются люди. В десять тридцать суд призвали к порядку, еще через минуту дверь открылась, и пристав поманил его наружу. В зале не оказалось зрителей, зато хватало прокуроров, секретарей, вооруженных приставов; лысый судья даже в своей черной мантии, сидя на возвышении, казался маленьким. Все заняли свои места, и судебный секретарь провозгласил:
— Народ Калифорнии против Джона Доу[15] номер один, криминальный номер шесть-шесть-семь-четыре-восемь тире девяносто четыре.
Трой опустил голову, усмехаясь про себя. Они так и не узнали, кто он такой. Не позднее чем через двое суток ему должны либо предъявить обвинение либо отпустить.
— Передаю ответчику иск, — сказал секретарь, протягивая приставу несколько скрепленных страниц. Пристав подал их Трою.
— Запишите в протокол, что иск передан ответчику, — сказал судья, изучая через бифокальные очки
