поживаешь? Хорошо? У нас тоже все о'кей! Ты в Москве? Ну да, я хотела сказать, в Балашихе. Все время забываю. А у меня завтра вечеринка! Приходи, я тебя приглашаю. К трем часам. Муттер до вечера на дачу свалит. Мы будем одни гудеть, мне же уже шестнадцать исполнилось, прикинь!
– Совсем взрослая, – слегка ошалев от словесного потока и обилия информации, вставил Максим. – Замуж пора выдавать.
– Хи-хи! – донеслось из трубки. – Я жду белый «мерс», забыл? Он у тебя уже есть? Нет? Тогда отдыхай. До завтра, чао-какао!
Максим повесил трубку на рычажки и отер взмокший лоб.
– Всего шестнадцать… Черт возьми, как медленно летит время…
О том, что в доме сегодня вечеринка, можно было догадаться еще на улице. На балконе курили три подростка. Из открытого окна на всю ивановскую орал модный немецкий дуэт.
Дверь открыла Евгения. Светлое летящее платье – юбка до колен с воздушными оборками, цветок в волосах. Губы тронуты перламутровым блеском. Еще не взрослая, уже не дитя. За год повзрослела, вытянулась. Щеки утратили детскую округлость, обрели форму. Угловатая неуклюжесть сменилась вкрадчивой грацией, движения стали плавными, походка легкой, бесшумной, как у кошки перед прыжком. Даже улыбка сделалась другой – вдумчивой, сквозящей, и прозрачно-зеленые с янтарным отблеском глаза из-под пушистых ресниц смотрели затаенно, с секретинкой.
– Bay! – воскликнула Евгения, принимая букет. – Спасибки! А что это? Bay! Французские? Из самого Парижа?
– По-моему, они пахнут сиренью, – сказал Максим и почему-то оробел.
Вот ей, девчонке другого поколения, не пришлось объяснять, что делать с флакончиком Диора. Моментально распечатала наманикюренными ноготками, блаженно повела носиком, вылила на волосы почти половину, прошептала, смежив ресницы:
– Кайф!
Чмокнула Макса в щеку, унеслась ставить цветы. Он машинально провел пальцами по щеке, чтобы стереть следы помады, не удержался, попробовал на вкус – сладковатая, отдаленно напоминающая персик… Тотчас отдернул руку, словно сделал нечто ужасающе непристойное.
В комнате стоял сигаретный чад. Вдоль стен валялись пустые бутылки из-под советского шампанского. Вокруг стола и на диване сидели парочками тинейджеры. Кто пил, кто жевал, прыщавый паренек что-то нашептывал на ухо девчонке в очках, та периодически разражалась взрывами визгливого хохота. Посреди комнаты двое, склеившись друг с дружкой, танцевали и целовались взасос. Евгения тыкала пальцем в присутствующих, называла имена. Максим рассеянно кивал, мысленно спрашивая себя, что забыл на тусовке малолеток.
– А это Маша, моя лучшая подруга. – Евгения подвела Максима к полноватой ярко накрашенной акселератке-брюнетке в блузке с невероятным вырезом, демонстрировавшим всем желающим и нежелающим вполне сформировавшуюся грудь, и в юбчонке, оголявшей толстые ляжки в черных сетчатых колготках. Та жеманно протянула ладонь и глупо захихикала.
– Очень приятно, – буркнул Максим.
– Ты танцуешь? – заглянув ему в глаза, спросила Маша. – Хорошая музыка. Потанцуем?
– Обязательно, – отстранился от нее Максим. – Только чуть попозже, ладно?
– Я вас оставлю, – лукаво улыбнулась Евгения, вперила в подружку многозначительный взгляд и куда-то испарилась.
Маша стала рассказывать, что видела фотку Максима в Женькином «вернисаже», что он классно получился и что Женька давно обещала их познакомить.
– А где же фотография? – полюбопытствовал Максим.
– Как, ты не видел?! Идем. – Знойная Маша повела Макса в комнату Евгении, предусмотрительно постучала. – Можно? Женечка, я на минутку. Только покажу Максу фотку. Я думала, он видел.
Евгения сидела на кровати, сбросив туфли, рядом с патлатым доходягой в драных джинсах, в расстегнутой до пупа рубахе, в цепях с крестами и прочей дребеденью на поросшей черным курчавым волосом груди. Он бренчал на гитаре, что-то шептал ей на ухо. Евгения улыбнулась, вскинула глаза на Макса.
– Это Павлик, мой парень, – объявила она. – А это Макс, мой старый друг.
– Ага, очень старый, – недобро усмехнулся Максим.
Среди множества снимков Максим нашел себя в окружении сиреневых цветов. Пошловатый фон. Смотрел не отрываясь и не узнавал. Естественно, парень на снимке был похож на Макса Протасова: небрежно зачесанные назад светлые волосы, длинный нос, прищуренные серые глаза, тонкие губы, сложившиеся в улыбку. Но взгляд… Макс никогда не думал, что может так смотреть. В том взгляде был свет задумчивой нежности, свет, льющийся изнутри, так смотрят счастливые родители на своих детей, так смотрят влюбленные на предмет своего обожания.
– Я хотела отдать при встрече, но ты же исчез, – укоризненно сказала Евгения. – Забываешь старых друзей. Пожалуй, сделаю еще один. На память.
– У Жеки талант фоторепортера, – заблеял патлатый. – Может делать потрясный компромат! Па- парацци! – Он похлопал Евгению по колену, сделав мимолетное движение вверх по ноге навстречу светлым оборкам юбки.
Евгения стряхнула его ладонь, но парень тотчас водрузил ее обратно.
Максим сам не ожидал от себя такой вспышки ярости. В один прыжок он оказался возле парочки, сгреб ухажера за ворот. Брякнули под пальцами цепи, мотнулись нечесаные патлы.
– Эй, ты, обезьяна, убери лапы!
– Да ты чё, сдурел? Отпусти! – захрипел доходяга.
