и про ее здоровье, которое ни сегодня завтра может пошатнуться от перегрузок. И родители согласно кивали головами.
Товарищ Щукин хотел что-то добавить, но Наталья Савельевна сказала ему:
– Потом, потом, мы и так затянули собрание, вернее я!
В этот момент открылась дверь и в класс вошла Нонка:
– Извините за опоздание, я прямо с работы, наш магазин закрывается в восемь, пока ехала, то да се!
Аркадий Глазов, пребывая все родительское собрание в состоянии некоего полусна, при появлении Нонки дернулся, точно прошел по нему ток в несколько десятков миллиампер. Нелли Николаевна, жена своего мужа, мельком взглянула на Аркадия и тоже испытала на себе то короткое замыкание, Дима Ярославцев встал, уступая Нонке место, и, пока она, стуча каблучками, шла на последнюю парту, мужчины, вывернув головы, смотрели ей вслед, а женщины возмущенно смотрели на мужчин и с неприязнью на Нонку. Сама не зная откуда, почему, Наталья Савельевна испытывала ощущение, что должно что-то произойти, случиться что-то, это ощущение было сродни предчувствию надвигающейся грозы.
Нонка, когда шла на свою последнюю парту, на несколько мгновений задержалась у парты, где сидел Аркадий, узнала его, и ярость, как молния, ослепила ее. Молниеносно она оценила обстановку и поняла, что первый сын Аркадия тоже учится в этом классе, как и Вадик. Она и жену его узнала, видела ее фотографию у них дома и запомнила так, что через много лет узнала ее.
Если бы не жена Аркадия, она бы уж произнесла полушепотом, от которого полопались бы у него нервы: 'Ах это ты!' И пошла бы выдавать ему за трусость и предательство. Сначала жену предал, а потом ее. Еще плакал, в ногах валялся: 'Не надо ребенка, сделай, как все!' Не послушалась, не сделала, как хотел, родила Вадика, словно предчувствовала, что когда-нибудь, несмотря на ее кукушечье материнство, он столкнет ее с человеком, которого она полюбит, и не поверит, что могло с ней случиться такое чудо.
Наталья Савельевна проводила Нонку глазами и поймала себя на радостной мысли, что не сидит в классе ее собственный муж и не заглядывается на эту мамашу. Было в Нонке непобедимое женское обаяние, против которого мало кто из мужчин устоять может. И Наталья Савельевна ей позавидовала, а Нонка, разглядывая учительницу с выражением Лены Травкиной на лице, отметила, что сегодня та не так уж и плохо выглядит; укладочка, серый костюм. Вот ведь змея! Ругала ее, стращала, что отберет у нее Вадика.
– Садись, вдвоем поместимся! – прошептала Нонка Диме. Дима не хотел садиться, но она потянула его за руку, и он сел за парту, и ноги его касались ее ног.
Он старался незаметно отодвинуть свои ноги, но она пододвигала свои, и опять стояли на полу две пары ног, и Нонкина нога касалась его ноги. Он стал демонстративно закидывать ногу на ногу, отодвигался, от вернулся от нее, съехал на край парты, но она к нему опять придвинулась и принялась изучать его лицо. В конце концов он встал и простоял остаток времени.
А Нонка взяла его за руку, притянула к себе и сказала шепотом:
– Все равно от меня не уйдешь!
А Дима ей в ответ:
– Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, я от зайца ушел, от волка ушел, от медведя ушел, и от тебя, лиса, уйду, потому что не колобок!
– Да?! – спросила Нонка и так взглянула на него, что он задрожал, так вот и задрожал весь внутри, вспомнил еще свою дурацкую реплику о женитьбе, о которой и не помышлял, и ужаснулся суеверно: 'Неужели?!'
Наталья Савельевна строго взглянула на Нонку.
Нонка прикусила язык, а Наталья Савельевна заговорила о Пине Глазове.
Услыхав имя 'Пиня', Нонка сказала едва слышно:
– Надо же какие мы иностранцы, какие французы!
Никто не расслышал ее реплики, кроме Аркадия. Он взглянул на жену, она все поняла и сидела совсем от него далекая. Пристала к нему мысль: а что, если поднять руку и сказать: 'Я сам признаюсь. Разбил я жизнь, да не одну, но, простите, Наталья Савельевна, я больше не буду. Я сам признался, никто меня не заставлял'.
И действительно, встал Аркадий Глазов и сказал:
– Разрешите мне, Наталья Савельевна!
Наталья Савельевна прервала рассказ о Пине и сказала:
– Пожалуйста!
Но тут, на счастье, ворвался в класс сам Пиня с ружьем за плечами, слезы в три потока.
– Мама! – закричал Пиня. – Маруся плачет!
Как вы ушли с папой, она проснулась и все ревет, а мне ее жалко, дал я ей соску, а она подавилась.
Аркадий и Нелли Николаевна опрометью бросились вон из класса. Летели они, ног под собой не чуя, ворвались домой, вытащили из Маруси соску – снова закричала Маруся, а они поглядели друг на друга и молчали долго-долго, запретив себе говорить друг с другом, все на Марусю смотрели, как она плачет, как замечательно она плакать умеет, им вот тоже заплакать не мешает, а слез нет.
Подбежавшего Пиню они не ругали, они благодарили его, что он сразу позвал их, а Пиня им в ответ:
– Я же не трус, я солдат Советской Армии!
Совсем из головы у него выветрилось, что неделю назад он был писателем…
