выглядел уставшим, и Вовка надеялся, что поездка за город его немного развеет. На восьмой остановке они сошли. Автобус отъехал. Перед ними открылось небольшое перепаханное поле, разрезанное пополам тропинкой. Вплотную к пашне стоял лес, левее журчала мелкая речушка, больше похожая на широкий ручей. Солнце, стосковавшееся за зиму по своей работе, щедро припекало. Через десять минут Вовка расстегнул ветровку.
— Все-таки интересно, зачем он нас позвал, — не унимался Вовка.
— Интересно, — согласился отец. — Он позвонил мне вчера на работу и сказал, чтобы мы с тобой приехали к нему на дачу. Вдвоем. Без Юры.
— Может, на шашлык? Хотя нет, слишком уж срочно… среди недели. Да еще без Юры.
— Стас сказал, что у него есть для нас сюрприз.
Полевая тропинка сменилась проселочной. Еще пару километров дороги — и они у цели. Слабые порывы ветра осторожно покачивали ветви деревьев.
— Последний раз я с ним говорил еще в ноябре, — продолжил отец. — Он был чем-то озадачен. Сказал, что его достали, что мы злые и он скоро от нас уйдет. Далеко-далеко.
Вовка посмотрел на отца.
— Думаешь, решил руки наложить?
— Нет. Он умный человек и никогда этого не сделает. Но повод у него был.
В ноябре ему не дали денег на экспедицию, и он заявил, что пора заняться теорией. На Новый год я говорил с тетей Валей, она сказала, что Стас живет на даче и пишет какой-то научный труд. В Москву приезжает первого числа каждого месяца за продуктами.
— Может, в академики метит?
— Может, — пожал плечами отец. — Он все может. Он кандидатскую написал за две недели. Кстати, тогда ему тоже экспедицию закрыли.
— Значит, точно, — утвердился в своей мысли Вовка. — Метит в академики.
— Как у тебя в институте?
— А как у меня должно быть? — насторожился Вовка.
— Толик сказал, что ты зачеты завалил.
— Не зачеты, а зачет. И я его уже пересдал.
Лес кончился. Их взору открылся небольшой дачный поселок. Точнее, это была небольшая подмосковная деревенька. Со временем деревня начала пустеть, и дома стали переходить в руки москвичей. Кто-то сносил старые дома и строил на их месте современные щитовые коттеджи. Другие, наоборот, старались отремонтировать деревенские избушки и воссоздать тот быт, который существовал на протяжении полутора веков. И тогда по выходным поездка из города не была банальной вылазкой на дачу. На вопрос: «Ты куда на выходные?», человек мог с гордостью ответить: в деревню.
Егоров жил в одной из таких старых избушек, чуть скособоченной, осевшей, но подремонтированной, приведенной в божеский вид. За домом был роскошный яблоневый сад.
Гостей Стас встретил в сенях в расшитом старославянском платье, с рядком узелков-застежек у правого плеча, подпоясанный матерчатым поясом, в холщовых штанах и свежесплетенных лаптях. Кроме того, Стас отпустил бороду, которую никогда не носил. Глаза его светились нездоровым азартом.
— А вот и он, чокнутый профессор, — сказал Вовка, увидев Егорова. От его бороды он пришел в восторг.
Стас и Виктор обнялись после полугодовой разлуки, Вовку удостоили рукопожатия.
— Ты чего так вырядился? — спросил Вовка. — Вживаешься в образ?
— А чем тебе прикид не нравится? — ответил вопросом на вопрос Стас тоном Вовкиных сокурсников.
— Да нет, ничего, — сказал Вовка, обходя кругом «профессора» и осматривая его со всех сторон. — Я просто так спросил.
— Что-то случилось? — поинтересовался Виктор.
— Еще нет, но, надеюсь, сегодня случится.
— Стас, не время шутить, — серьезно сказал Виктор. — Ты на самом деле всех здорово перепугал. Я тебя очень прошу, говори без намеков.
Егоров перестал улыбаться и посмотрел на человека, которого считал своим другом. Корнеев принял этот взгляд. С минуту они молча смотрели друг на друга, как будто играли в гляделки. Вовка очень хорошо знал, что бывает, когда они вот так смотрят друг другу в глаза. Отойдя к столу, он терпеливо ждал объяснений, напялив колпак, лежавший на столе.
— Я построил машину времени, — вдруг сказал Стас.
Вовка обернулся, да так быстро, что у него что-то хрустнуло в шее.
— Ты это серьезно? — спросил Виктор.
— Вполне.
Вовка хотел было сострить, но вдруг понял, что Стас не шутит. Если он не сошел с ума, то… то он действительно построил машину времени.
— Показывай, — сказал Виктор, всем своим видом говоря, что изобрел — так изобрел. Ничего особенного. Но если врешь…
— Пошли, — сказал Стас, при этом его губы дрогнули и чуть изогнулись в улыбке человека, сделавшего что-то невероятное.
Стас не был похож на сумасшедшего. У него был не тот склад ума, не тот характер, чтобы вот так запросто тронуться от навязчивой идеи. Он был человеком, ставившим перед собой цель и шедшим к ней, не обращая внимания на трудности и препятствия. В основу его исторических изысканий всегда ложился холодный математический и логический расчет.
Егоров сделал несколько шагов и уверенным движением распахнул дверь чулана.
От увиденного Вовка непроизвольно открыл рот, а его отец просто растерялся.
Все пространство чулана занимал загадочный агрегат, построенный в основном из струганого деревянного бруса. Блоки, веревки, зеркала. Глядя на эту конструкцию, Корнеев невольно ощутил легкий страх: «А вдруг…»
— Сложная система растяжек и тросов, — выдавил из себя Вовка. Он не смог удержаться от легкой иронии в голосе.
Стас не обиделся. Его переполняли чувства, все-таки он «ее» построил.
— Ее изобрел Бруно, — сказал Стас. — Я всего лишь построил, воспользовавшись его чертежами.
— Дай чего-нибудь попить, — попросил Виктор.
Стас взглядом показал на полупустую трехлитровую банку хлебного кваса, стоявшую на лавке рядом с чуланом. Виктор сделал несколько жадных глотков светло-коричневого мутноватого напитка и, передав банку сыну, вытер губы тыльной стороной ладони.
— Стас. Я… ни в коем случае не считаю тебя сумасшедшим, но согласись, все это… — быстро заговорил Виктор, но вдруг замолчал, тщательно подбирая слова. — Я, конечно, знаю, что были описания машин времени именно в таком… приблизительно таком, виде. И у нас в стране их тоже пробовали строить.
Я знаю, что перемещения во времени возможны, потому что монахи каким-то образом отправили Вовку в прошлое…
Стас улыбнулся, зашел в чуланчик, взял с маленького садового столика, стоявшего в правом углу, возле маленького окна, картонную папку и передал ее Виктору. Тот открыл папку и начал рассматривать листы пергамента. Чертежи чередовались какими-то записками и рисунками. Переворачивая лист за листом, Корнеев все больше склонялся к тому, что Стас не врет, и это обстоятельство его, честно говоря, не очень радовало. Он не знал почему. Он просто чувствовал тревогу.
— Это Бруно, — сказал Стас, кивнув на пожелтевшие листы. — Вне всяких сомнений.
— Разве ты читаешь на староитальянском? — спросил Вовка, заглядывая в папку.
— Пора запомнить, молодой человек, что научные труды в средние века писались, как правило, на латыни, — ответил Стас и, сняв колпак с Вовкиной головы, нахлобучил на свою.
Корнеев рассматривал листы по третьему кругу и сам не знал, что хотел увидеть. Доказательство того,
