он может получить ее.
— Ха-ха-ха, — смеется адвокат, — он немного помешан на этом пункте. Впрочем, я уважаю этот обуревающий его благородный пыл, побуждающий его стремиться уехать. И я уверен, что и вы также это уважаете.
— Да, но он поедет не за мой счет, черт его возьми совсем! — шипит раздраженный Бертельсен. — Мне кажется, оба вы немножко рехнулись. Он сказал, что пришел от вас.
В этот момент адвокат замечает приближающуюся фрекен Эллингсен, а немного позади фрекен д'Эспар и господина Флеминга. Подкрепление.
Адвокат сказал:
— Он, конечно, явился к вам не от меня. Но когда этот человек сам упомянул о вас, сказав, что он попробует обратиться к вам, то я, вероятно, ответил ему что-нибудь в таком роде: «Да, сделайте это». Да ведь это притом и не в первый раз, что к господину Бертельсену обращаются таким образом. Что-нибудь в таком роде я ответил, вероятно.
Бертельсен слегка смягчается и говорит:
— Во всяком случае, это свинство заявляться так, без всяких церемоний, и навязываться мне.
— Добрый день, фрекен Эллингсен, — здоровается адвокат. — Мы стоим здесь и говорим о музыканте Эйде.
Бертельсен оборачивается, в свою очередь замечает ее, но не здоровается.
Спустя минуту, к компании присоединяются фрекен д'Эспар и господин Флеминг. Теперь уже пять человек вовлечено в обсуждение вопроса о музыканте.
Адвокат горячо принимает его сторону; какая бы побудительная причина ни была, он вновь расписывает пыл, воодушевляющий этого молодого человека, и свидетельствует свое уважение по адресу его. Как вам кажется, фрекен Эллингсен?
— Да я совсем не по поводу его пыла извелся, — перебивает Бертельсен, — а по поводу его образа действий. Что мне за дело до его стипендии?
— Ну, ну, не представляйтесь хуже, чем вы есть на самом деле, — нежно говорит адвокат и выжидает. — Вы ведь хорошо знаете, что не в первый раз люди обращаются к вам. И, насколько я знаю, вы не в первый раз приходите на помощь таланту. Прошу вашего извинения в том, что я разоблачаю эту особенность вашего характера перед этим обществом.
Бертельсен совершенно смягчен теперь; этот чертов адвокат объехал его совсем и сделал из него нечто большее, чем обыкновенного лесопромышленника. Он украдкой взглядывает на присутствующих и опускает затем глаза вниз.
— Он великолепно играет, — говорит фрекен д'Эспар о Сельмере Эйде. Она понимает, вероятно, меньше всех в этом и поэтому-то и болтает больше всех. — Не правда ли? — спрашивает она, обращаясь к фрекен Эллингсен.
— О, да!
— Но в чем же, собственно, дело? Адвокат отвечает:
— Дело идет о стипендии, о поездке в Париж для усовершенствования.
— Дело идет не о такой маленькой сумме, — говорит Бертельсен.
Господин Флеминг внезапно спрашивает:
— Как велика сумма?
Все молчат минуту, затем адвокат начинает вполголоса высчитывать: годовой пансион, дорога туда и обратно, плата за учение, мелкие расходы…
Но тут господин Бертельсен начинает словно чуять что-то неладное. Выходит так, словно господин Флеминг собирается вмешаться и похитить у него лавры. Он говорит поэтому твердым и решительным образом:
— Ладно, я дам ему стипендию.
Все устремляют свои взоры на него. Краска заливает лицо Бертельсена, и адвокат приходит ему на помощь, пробормотав:
— Я знал это. Да, я знал это наперед.
— Но на том условии, чтобы он ехал сейчас же, — говорит Бертельсен. — Чтобы он убрался отсюда немедленно.
— Это-то он, наверное, сделает более чем охотно, — отвечает адвокат. — Но почему это?
— Почему? Да потому, что я не желаю, чтобы этот молодчик бегал за мной по пятам. Я не хочу, чтобы он день за днем шпынял меня вопросами, когда же он может получить эту стипендию. Ведь это вышло бы то же самое, как будто бы я не мог выплатить ее. Он может получить эту стипендию тотчас же, я выпишу чек.
— Великолепный поступок, необыкновенный поступок! Позволю себе поблагодарить вас от его лица.
— Ну, не будем говорить об этом, — заключает Бертельсен. — Скажите, сколько ему понадобится на годовое пребывание в Париже?
Все смотрят один на другого и по-прежнему хранят молчание. Фрекен д'Эспар, бывавшая во Франции, собирается начат» говорить, но адвокат предлагает отправиться всем вместе в комнаты и обсудить этот вопрос.
Они так и делают и идут в комнату Бертельсена, самую большую и самую дорогую в этом здании, представляющую маленький салон с альковом. В ней имеются картины масляными красками в золоченых рамах по стенам, занавес, прикрывающий альков, позолоченная бронзовая лампа над столом, пышные занавеси, почти затемняющие комнату, ковер на полу, оттоманка, плюшевые стулья.
— Милости прошу, господа, садитесь.
Бертельсен, владелец роскошнейшей комнаты в санатории, велит подать вина и пирожных. Он выказывает себя также щедрым по отношению к музыканту и выражает намерение дать ему приличную стипендию.
— Я это предугадывал, узнаю его в этом, — говорит адвокат, этот пройдоха.
После того, как на словах и при помощи чековой книжки все улажено, общество по-прежнему осталось сидеть вместе. Кажется, словно эти люди лишь сейчас впервые нашли друг друга. Беседа, конечно, коснулась и других гостей и пациентов, и по адресу их высказались далеко не пустяковые и не невинные вещи. Бертельсен проявил большую свободу в своих отзывах о миледи и о фру Рубен. Эти две дамы колют ему глаза: одна своим аристократизмом, другая — своим дородством. «Господи, ты Боже мой, — сказал он, — ну, что это за манеры? Мы-то, прочие, ведь тоже люди. Ну что нам во всей этой чванности и дородстве?» Фрекен д'Эспар, по-видимому, единственная, усматривающая логику в этом. Она рассмеялась и воскликнула: «Правда! Правда!» В общем, Бертельсен и фрекен д'Эспар все более сходятся во вкусах и симпатиях. Это распространилось на театр, язык, на самые принципы жизни. Между ними установилось полное единодушие.
Принесли еще вина и пирожных. Бертельсену приходится весьма по душе эта случайная пирушка, и хотя и адвокат, и господин Флеминг поглядывает на часы, их просят сидеть, потому что господину Бертельсену приятно видеть их у себя.
— Нам ведь так хорошо здесь, — говорит и фрекен д'Эспар, опять оказывающаяся одного мнения с ним.
Бедная фрекен Эллингсен чувствует себя несколько лишней среди всего этого единодушия. Бог знает, быть может, что-нибудь вышло сегодня между нею и Бертельсеном, иначе едва ли бы он мог так не замечать ее. Было заметно для всех, что он не давал себе труда вслушиваться в ее слова, перебивал ее и не давал другим слушать ее. Он даже не находил нужным противоречить ей. Правду сказать, фрекен Эллингсен ничего не потеряла от этого, господин Флеминг принял на себя обязанность занимать ее. Это выходило у него так изящно и естественно, он был мастером своего дела. Но фрекен Эллингсен не могла успокоиться и была рассеянна. Фрекен д'Эспар перешла на французский язык и начала беседу с лесопромышленником, и ведь тут уж, господь знает, что она могла сказать. Фрекен Эллингсен не улавливала смысла.
— О чем они говорят там? — спросила она с равнодушной улыбкой. — Что это у них за секреты?
Господин Флеминг ответил с такой же равнодушной улыбкой:
