– Я бы выпил виски с содовой.
– Сейчас приготовлю. У меня здесь все под рукой, кроме льда. Сейчас принесу. А вы пока располагайтесь здесь, чувствуйте себя как дома. Простите... я не всегда был с вами любезен. Не знал, что вы за человек. Подождите меня, я быстро.
Я упал в кресло, вытянул ноги, наслаждаясь теплом, тишиной и покоем. Просторная комната, заставленная шкафами, мягкими креслами и торшерами, располагала к себе. На большом столе в центре покоились книги и журналы, в изобилии лежали сигареты и спички. Работал кондиционер.
Комната не была парадной. Здесь любили уединяться, читать, отдыхать. Хозяин, по-видимому, привык к своему кабинету, как к удобным ботинкам.
Тем не менее я был весь внимание. Услышал, как в кухне Гелдерфилд бросил кусочки льда в стеклянный сосуд.
Он вернулся в кабинет с подносом, на котором стояли бутылки виски и содовой, мисочка с ледяными кубиками и стакан в подстаканнике из соломки – это чтоб мне было удобней пить, не увлажняя пальцев.
– Наливайте себе сами, Лэм. – Гелдерфилд опустил поднос на маленький кофейный столик, примостившийся возле моего кресла. – Сам я не буду, я уже говорил... Знаете, Лэм, я остаюсь все еще под впечатлением того великолепного зрелища, которое вы нам устроили в гараже. Да! Потрясающая драка. И следить за ней было истинным удовольствием. Правда, не для моей пациентки. Мне следовало увезти ее. Но, должен признать, на какой-то момент я позабыл о своем профессиональном долге. У вас превосходные данные – скорость, реакция, координация движений. Где вы научились?
Я засмеялся:
– Пришлось научиться. Я был маленьким, слабым. Все меня били. Берта Кул заставила меня заняться боксом и другими спортивными единоборствами, а за уроки джиу-джитсу даже сама платила. Кстати, некоторые приемы восточной борьбы мне очень потом пригодились.
– Не сомневаюсь. Всегда приятно видеть, как мужчина невысокого роста разделывает под орех какого- нибудь здоровилу. Обычно публика симпатизирует побежденному, но вчера она была на вашей стороне. Вы выиграли раунд по всем пунктам.
Я налил себе виски.
– Вернемся к миссис Деварест...
Доктор кивнул в знак согласия. Поначалу задумался.
– Существует профессиональная этика, которая не позволяет мне обсуждать с вами симптомы болезни или диагноз без согласия пациента.
Гелдерфилд медлил, подчеркивая тем самым значимость того, о чем собрался поведать.
– Но, – он поднял палец, – вы были наняты моей пациенткой с целью провести серьезное расследование. Мне она велела помогать вам во всем. Следовательно, в том случае, если для успешного завершения вашей работы потребуются сведения медицинского характера, я готов ответить на вопросы, которые вы зададите.
Гелдерфилд стоял передо мной в позе наставника, читающего лекцию ученикам. Он уперся в меня строгим взглядом, как бы напоминая об ответственности, которая ложится на меня за те самые вопросы.
– Понимаете, куда я клоню? То, что миссис Деварест уполномочила меня сотрудничать с вами, позволяет мне донести до вас факты, касающиеся состояния ее здоровья.
Я понял, что от меня требуется. Я задал вопрос, который должен был задать:
– Так ли уж необходимы миссис Деварест инвалидное кресло и постельный режим?
– Они действительно необходимы, чтобы уменьшить нагрузку на нервы и сердце и заставить Колетту значительно больше внимания уделять своему здоровью. По некоторым причинам сейчас это очень важно.
Слова «по некоторым причинам» были произнесены с особой интонацией.
– Она, очевидно, подозревала, и не без оснований, что ее секретарь Нолли Старр флиртует с доктором Деварестом. Не могло ли это стать поводом для жгучей ненависти вашей пациентки к мисс Нолли Старр? Учитывая к тому же нервное состояние миссис Деварест?
Глаза Гелдерфилда блеснули.
– Вы задаете вопросы, которые я сам себе задавал. Выскажу то, что представляется мне существенным: Колетта ненавидела мисс Старр и вынашивала планы мести. Из-за чего здоровье ее резко ухудшилось. Я делал все, что в моих силах, пытаясь убедить Колетту больше заниматься собой, не обращать внимания на эту девицу.
– Спасибо. Честное признание облегчает душу, – сказал я. – Отношу эти слова и к вам, и к себе. Мне известно, что вы на особом положении в доме Деварестов. Поэтому я решился открыть кое-что вам прежде, чем своей клиентке.
– Что случилось? Что-нибудь непредвиденное?
– Да. Я ходил домой к Нолли Старр, проник к ней в квартиру.
– Зачем?
– Хотел посмотреть... Но сначала надо вернуться назад. Я немного прижал шофера Деварестов, Руфуса Бейли, и узнал, что он сидел в тюрьме.
– Мне теперь ясно, – перебил Гелдерфилд, – почему полиция не поверила заявлению Бейли. Мне оно показалось абсолютно лишенным здравого смысла.
– Я заплатил ему, чтобы он достал драгоценности.
– А он мог их достать?
– У меня были основания считать, что – мог.
– И он сделал это?
– Да.
– Где же драгоценности теперь?
– У меня.
– И вы не сказали об этом миссис Деварест?
– Нет.
– А мисс Старр... – Гелдерфилд запнулся, потом все-таки спросил: – Как-то связана с пропажей этих камней?
– Связана.
– Этого я и боялся! – взволнованно воскликнул Гелдерфилд. – И миссис Деварест еще ничего не знает?
– Нет.
– Вы не посвящали ее в свои размышления, где могут находиться драгоценности, кто их взял и какое отношение имеет мисс Старр к их исчезновению?
– Нет.
– Вы поступили правильно. Нам придется изобрести какой-нибудь способ, чтобы тактично посвятить ее во все эти дела. Она еще очень возбуждена.
– Возможно, она уже знает или догадывается кое о чем.
– Не думаю. Колетта поделилась бы со мной своими догадками.
– А если ей не хотелось делиться своими догадками с кем бы то ни было?
Гелдерфилд опять помолчал, прежде чем продолжить наш диалог.
– Что ж, такую возможность полностью исключить нельзя.
– Ладно. Тогда я перехожу к своей исповеди.
– Исповедуйтесь, но в чем?
– Как я уже сказал, я вошел в квартиру мисс Старр. Воспользовался отмычкой. Было утро, и я рассчитывал, что дома никого нет. Однако кое-кто там был.
– Кто?
– Нолли Старр.
– Как она отнеслась к вашему вторжению?
– Никак. Она была мертва.
– Мертва?!
