— Нет, брат, шалишь, голова у меня еще не деревянная!
Крестьяне усерднее принялись стричь овец, собаки отбежали подальше, и казалось, даже дом на холме со страху соскользнул куда-то ниже.
Хозяйка вместе со священником стояла на террасе. Священник пожимал плечами.
— Допустим, домик не в наследство получил, а своим трудом добыл. Так все равно может подарить кому захочет. Вот он и дарит Петеру Цецеи. Теперь это будет дом Цецеи, и в нем сам король ему не указчик.
Из комнаты вышел Добо. Хозяйка представила его священнику и кликнула Вицу:
— Вицушка! Где ты, Вица?
— Она в саду играет, — ответила служанка.
Вернулся Цецеи и тут же напустился на священника:
— Ты, поп, рехнулся, видно! Чего доброго, не сегодня завтра знаменосцем поступишь к Яношу!
— А ты на старости лет венгром зваться перестанешь! — рявкнул в ответ священник.
— А ты в палачи наймешься! — заорал Цецеи.
— А ты к немцам! — сердито крикнул поп.
— Палач!
— Немец!
— Живодер!
— Изменник родины!
Седовласые старцы кричали друг на друга так, что оба посинели от злости. Добо ждал только, когда придется их разнимать.
— Да не бранитесь вы, господь с вами! — проговорил он взволнованно. — Лучше уж с турками поругайтесь.
Цецеи махнул рукой и упал на стул.
— Не понимаешь ты этого, братец. Сапояи велел отрезать язык этому попу, а мне — руку. Ну, не дурак ли поп, коли обрубком своего языка Сапояи защищает!
— Будь он только моим врагом, — ответил притихший священник, — я давно бы ему простил. И все же я скажу: пусть лучше он правит венграми, нежели немец.
— Нет уж, лучше немец, нежели турок! — заорал Цецеи.
Добо перебил стариков, чтобы они не сцепились вновь:
— Хорошего мало и в том и в другом, это верно. Мы в Верхней Венгрии считаем так: подождем малость, может, немец выставит свои силы против турок. А кроме того, мы хотим убедиться, не продает ли Янош нашу отчизну туркам!
— Продал уже, братец, давно продал! — сказал Цецеи, махнув рукой.
— Не верю, — ответил Добо. — Ему нужна была корона, а не дружба с турками.
На столе появилось блюдо с цыплятами, зажаренными в сухарях. Лица стариков смягчились. Все сели за стол.
— Эх, братец, когда-то и я был таким же молодым, как ты! — Цецеи покачал головой. — Сколько тебе лет?
— Тридцать один, — ответил Добо. — Да не сегодня завтра и меня уж никто больше молодым не назовет.
— Покуда не женился — всегда молод. Но теперь самая пора тебе обзавестись семьей.
— Все некогда было, — сказал Добо, улыбаясь. — Я, отец, с малых лет все в сражениях да в сражениях.
— Так и надо. С тех пор как свет стоит, венгр так живет. Ты, может, думаешь, я в танцах потерял обе ноги? Я, братец, начал вместе с Кинижи![8] Меня король Матяш по имени называл.[9] Закончил же я вместе с Дожей, а он, поверь мне, был героем из героев.
Цецеи поднял в честь Добо полный до краев оловянный стакан.
— Да благословит господь венгров, а тебя, братец, особенно. Пусть он пошлет тебе победу над врагом и жену красивую. А в шахматы играть умеешь?
— Нет, — ответил Добо, улыбнувшись такому нежданному повороту в мыслях Цецеи, и, одним духом осушив стакан крепкого красного вина, подумал: «Теперь понятно, почему старики так разошлись».
— Раз не играешь в шахматы, то хороший полководец из тебя и не получится, — сказал Цецеи.
— Если б мы бились по-восточному — рать на рать, не получился бы. Но ведь мы-то бьемся по- венгерски — человек на человека. А этому шахматная доска не научит.
— Так, выходит, ты все же умеешь играть?
— Нет, я только знаю, как играют.
— Вот если научишься, — и судить будешь по-иному. За час шахматной игры, братец, можно узнать все приемы настоящего боя.
— Может быть, вы с отцом Балинтом дома всегда в шахматы играете?
— Мы? Никогда! Мы и без шахмат ругаемся почем зря. А ведь и оперились вместе, и жили вместе, и сражались…
Старики дружелюбно переглянулись и чокнулись.
— Но ты, Балинт, согласись хоть с тем, что человек, выгнавший из логова лисицу Морэ, совершил доброе дело. А ведь это дело рук Фердинанда.
Цецеи провел рукой по усам.
— Положим, не только Фердинанда, — заметил Добо, — а обоих королей. Там были оба войска. Злодеяния Морэ уже всем не под силу стало терпеть. Под конец он даже могилы стал разрывать.
— А все-таки больше войска послал Фердинанд.
— Нет, скорее уж король Янош. Фердинанд только велел Балинту Тереку помочь Яношу и отрядил еще пятьдесят рудокопов.
— Чтоб стены рушить?
— Да… С нами и турки были…
— Конечно, под стягом Яноша?
— Да, черт бы побрал таких помощников! Больше грабят, чем помогают.
— Кто, свиньи акынджи?
— Ну да.
— И что же, легко вы справились с замком?
— Не сказал бы, отец. Стены крепкие, стенобитных орудий не взяли с собой ни мы, ни войско Яноша. А много ли сделаешь фальконетами!
— Я бывал там, — заговорил священник. — Это тебе не домик с оградой, а неприступная твердыня. Стало быть, замок они не сдали?
— Нет. Нам пришлось приставить к скале пятьдесят рудокопов. Ох, и работа же им досталась! Что говорить! Кирки высекали искры из камня, а железные балки едва-едва долбили его. Но в конце концов против стольких рук и камень не устоял.
— Взорвали?
— Сперва передали Морэ, что мина заложена. Он ответил, чтобы ждали до утра. Мы согласились. И что же натворила эта коварная лиса? Собрал весь народ и велел им крепко держаться. А он, мол, тем временем украдкой выберется из замка и приведет подмогу. «Ладно! — говорят ему. — Только какая порука, что ты вернешься?» — «Я оставлю здесь своих сыновей, — ответил негодяй, — все золото, серебро и скот. Какой вам еще залог надо?» Он спустился по веревке с крепостной стены — и был таков. Мы, конечно, ничего не заметили в кромешной тьме. Когда же солнце взошло — видим: белого флага на замке нет, парламентер не идет, ворота тоже никто не думает открывать… Мы и взорвали мины. Разве здесь не было слышно? Грохот стоял такой, что горы сотрясались. Стены рухнули, мы ворвались в замок. Солдаты наши до того рассвирепели, что поубивали всех людей Морэ…
— Детей тоже?
— Нет. Детей Морэ мы обнаружили в каменном подземелье. Двух славных черноволосых мальчуганов. Они теперь у короля Яноша.
— А сейчас вы ищете Морэ?
