Джордж придерживается того мнения, что мне не следует расстраиваться по этому поводу. Всему виной моя чрезмерная щепетильность, благодаря которой я воображаю, что получаю лишнее; на самом же деле работы явно не хватает. Но мне сдается, что он только говорит это мне в утешение.
В лодке, как я всегда замечал, каждый из членов экипажа неизменно бывает убежден, что вся работа лежит на нем. Впечатление Гарриса таково, что он все время работал, а Джордж и я оба лодырничали на его счет. Джордж, со своей стороны, находит смешной саму мысль, что Гаррис делал что-либо, кроме еды и спанья, и питает выкованное из железа убеждение, что только он, Джордж, исполнял всю чего-нибудь да стоящую работу.
Он объявил, что никогда не бывал в компании двух таких лоботрясов, как Гаррис и я.
Гарриса это позабавило.
— Подумать только, старина Джордж толкует о труде! — засмеялся он. — Да довольно одного получаса работы, чтобы его прикончить! Видал ты когда-нибудь Джорджа за работой? — спросил он, обращаясь ко мне.
Я согласился с Гаррисом, что никогда не видел, а уж с начала нашего катанья и подавно.
— Ну, так или иначе, не вижу, как ты можешь об этом судить, — огрызнулся Джордж на Гарриса. — Пусть меня повесят, если ты не спал половину времени. Видал ты хоть раз Гарриса бодрствующим, кроме как за столом? — спросил Джордж, обращаясь ко мне.
Истина требовала, чтобы я поддержал Джорджа. Гаррис едва ли был на что-либо годен с самого начала, поскольку дело шло о помощи.
— Ну, если уж на то пошло, я-то уж во всяком случае больше работал, чем старик Джордж! — возразил Гаррис.
— Действительно, нелегко было бы работать меньше, — подтвердил Джордж.
— Полагаю, что Джордж воображает себя нашим пассажиром, — продолжал Гаррис. Вот вся их благодарность за то, что я тащил их с их дрянной старой лодчонкой верх по реке от самого Кингстона, и все обдумывал, и устраивал для них, и заботился о них, и распинался за них! Так всегда бывает на свете.
Мы сошлись на том, что Гаррис и Джордж проведут лодку на веслах мимо Рединга, а дальше я поведу ее на буксире. Меня не очень-то привлекает грести против сильного течения. Было-таки время, давным- давно, когда я взывал к тяжелой работе: теперь я не прочь дать попытать счастья новичкам.
Вообще я замечаю, что большинство ветеранов весла выказывают одинаковую скромность, когда требуется приналечь на весла. Бывалого любителя реки всегда можно отличить по тому, как он вытягивается на подушках на дне лодки и поощряет гребцов повествованием о чудесных подвигах, совершенных им прошлым летом.
— Вы находите, что вам тяжело? — гнусавит он между двумя блаженными затяжками, обращаясь к двум обливающимся потом новичкам, последовательно борющимся с течением часа полтора. — Да, Джим Бифлз, Джек и я в прошлом году прошли от Марло до Горинга в один день, ни разу не останавливаясь. Помнишь, Джек?
Джек, устроивший себе на носу постель из всех наличных плащей и пролежавший на ней в безмятежном сне в течение последних двух часов, наполовину просыпается при этих словах и припоминает все обстоятельства дела, между прочим, то, что течение отличалось исключительной силой, а также что дул сильный ветер.
— Около тридцати четырех миль, кажется, так ведь? — добавляет первый из говоривших, подсовывая себе еще одну подушку под голову.
— Нет, нет, не преувеличивай, Том, — бормочет Джек укоризненно. — Самое большее — тридцать три.
И Джек с Томом, совершенно изнуренные этим разговорным усилием, снова отходят ко сну. А два простодушных юнца на веслах исполняются гордостью при мысли, что им разрешено катать таких славных гребцов, как Джек и Том, и надрываются пуще прежнего.
Когда я был юношей, я охотно выслушивал эти рассказы старших, и глотал их, и переваривал каждое их слово, и просил еще; но молодое поколение, очевидно, лишено бесхитростной веры минувших дней. Мы, то есть Джордж, Гаррис и я, взяли однажды «желторотого» с собой в прошлом году и все время пути угощали его обычными надувательствами о том, что проделали предыдущим летом.
Начали мы с того, что преподнесли ему все классические освященные временем выдумки, бывшие в ходу на реке у всякого гребца в продолжение многих лет; а потом прибавили семь оригинальных рассказов, самостоятельно измышленных нами, в том числе вполне правдоподобный случай, основанный до известной степени на почти истинном происшествии, действительно приключившемся в измененном виде с нашими знакомыми несколько лет назад, — рассказ, которому ребенок мог бы поверить без особенного для себя вреда.
А этот юноша осмеял их все без остатка, потребовал, чтобы мы тут же повторили свои подвиги, и предложил держать пари — десять против одного, — что мы ничего не сможем сделать.
В это утро мы почему-то разговорились о своих лодочных опытах и стали вспоминать о первых попытках в области гребного искусства. Первое мое воспоминание о катанье на лодке сводится к тому, что нас было пятеро и мы дали каждый по три пенса за наем судна, своеобразной постройки на озере Риджентс-парка, после чего сушились в доме сторожа.
Этот опыт внушил мне влечение к воде, и я много занимался плаваньем на плотах по соседству с разными пригородными кирпичными заводами, — занятие, сопряженное с большим интересом и волнением, чем можно бы предполагать, в особенности когда находишься на середине пруда, а владелец досок, использованных на постройку плота, внезапно показывается на берегу с большой палкой в руке.
Первое ваше ощущение при виде этого господина — то, что вам почему-то не до общества и разговора и что, если возможно это проделать без невежливости, вы предпочли бы избежать с ним встречи. Поэтому вы задаетесь целью достигнуть дальнего конца пруда и возвратиться восвояси быстро и бесшумно, прикидываясь, что не заметили его. Он же, наоборот, жаждет взять вас за руку и побеседовать с вами.
Оказывается, что он знает вашего отца и близко знаком с вами лично, но это вовсе не влечет вас к нему. Он говорит, что научит вас брать его доски и делать из них плоты; но ввиду того, что вы уже и без него умеете это делать, его предложение, хотя и явно благожелательное, представляется вам излишним, и вам не хочется затруднять его согласием. Однако его нетерпение встретиться с вами побеждает вашу неотзывчивость, а решимость, с которой он топчется взад и вперед по берегу, чтобы подоспеть к встрече, положительно лестна.
Если он толст и склонен к одышке, вы легко можете избежать его авансов, но с человеком моложавым и длинноногим встреча является неизбежной. Свидание, однако, отличается чрезвычайной краткостью, причем разговаривает больше он, а ваши замечания ограничиваются преимущественно односложными междометиями, и как только вам удается вырваться, вы удаляетесь.
Я посвятил три месяца плотам и, изучив за это время все, что заслуживает изучения в этой области искусства, решил приобщиться к истинному гребному спорту и вступил в один из лодочных клубов на реке Ли.
Пребывание на реке Ли в лодке, в особенности по субботам, живо приучает вас управляться с судном и изворачиваться, чтобы не быть потопленным баржей, а также предоставляет широкое поле действий для изобретения наиболее быстрого и грациозного способа ложиться ничком на дно лодки, чтобы не быть вышвырнутым в воду проходящими мимо буксирными бечевами.
Но стиля вы так не выработаете. Только тогда, когда я перешел на Темзу, я приобрел истинный стиль. Мои приемы в обращении с веслами внушают всем большое восхищение. Они считаются неповторимыми.
Джордж не подходил к реке до шестнадцати лет. В этот год он и восемь других джентльменов приблизительно того же возраста отправились однажды в субботу в Кью, с намерением нанять там лодку и прокатиться до Ричмонда и обратно; один из них, некий лохматый юноша по имени Джоскинз, раза два катавшийся на лодке по Серпентайну, уверил их, что катанье на лодке — расчудесное дело!
Прилив был довольно силен, когда они явились на пристань, и с реки дул свежий ветерок, но это нимало их не смутило, и они принялись выбирать лодку.
У пристани стояла гоночная лодка в восемь весел, поразившая их воображение. Они сказали: «Мы возьмем эту, пожалуй». Лодочник отсутствовал, и налицо был только один мальчик. Последний попытался
