молчанию, обед у них получился безалкогольным, хотя, все знали, — специально для этого обеда еще вчера забивали в подсобном хозяйстве свинью.
Колян с Толиком подошли, достали сигареты и закурили.
— Этот? — спросил Толик, показывая взглядом на чечена.
Конвоиры, вытянулись по стойке «смирно», как и положено, пожирая начальство глазами. Один, как-то сбоку, пихнул зэка прикладом, тот намек понял, и тоже поднялся.
— Ты русский понимаешь? — спросил его Толик.
— Да.
— Понимаешь, тогда слушай, что я тебе скажу… Мы здесь снимаем кино, — про трудовую жизнь. Ты у нас будешь играть главную роль… Тебе дадут ведро и саперную лопатку. Со всем этим хозяйством ты пойдешь вон туда, — и Толик показал на обсыпавшуюся породу у дальнего поворота штрека, которую незадолго до этого так тщательно рассматривал в бинокль. — Там ты, при помощи этой лопатки, наберешь полное ведро породы и принесешь сюда. Это все. Лопатку можешь оставить там. Она тебе еще пригодится… Задачу понял?
Чечен кивнул.
— Вот и молодец… Потом расскажешь впечатления, тоже перед камерой, что лучше, заниматься общественно полезным трудом или терроризировать местное население.
— Я не террорист, — сказал чечен.
— А кто же ты тогда? — нарочито удивился Толик. — Божья коровка?
— Я — абрек, воин.
— Ну воин, так воин, — уже сухо и как-то скучно сказал Толик, — это твои проблемы.
— Включать? — спросил Колян.
— Да, давай, заводи по полной… Снимите с него причиндалы, дайте инструмент, и отправляйте.
Начальство уселось на стулья, в партере, между прожекторов, остальная команда расположилась сзади. У всех были чуть напряженные и любопытные лица.
— Нас не заденет, в случае чего? — негромко спросил Толик Коляна.
— Кто его знает, посмотрим.
Но ребята были не из робкого десятка, и никаких мер безопасности, на случай непредвиденных обстоятельств, не предприняли.
Подождали, пока чечен не разомнет затекшие руки и не возьмет в них шанцевый инструмент. Затем конвойные подвели его к бревну и остановились.
— Идти медленно, — сказал громко Толик, — Не спешить. Времени у нас вагон… Отпускайте.
Чечена отпустили, и он сделал первый шаг вперед, преодолев бревно. В одной руке у него было пластмассовое ведро, в другой — самая обычная саперная лопатка. И метров пятьдесят-шестьдесят впереди, до заветного поворота.
Он шел, как приказали, спокойно и не торопясь… Абрек, могучий воин, — у которого под бомбами погибла семья, который должен был мстить, но не знал, кому… Он долго искал смерти, но не находил ее, — и так же долго мстил всем подряд, тем, кто с войной пришел на его землю, пока его не предали свои. За что, он не знал.
Сейчас он равнодушно шел вперед и ни о чем не думал, даже о рае, в котором мечтал когда-то оказаться.
Так он миновал кучку золы. Толик подтолкнул Коляна: смотри, чешет, как по-писанному… Потянулся за сигаретами, потому что одна закончилась, а он еще не накурился.
И чуть было не прозевал тот момент.
Когда чечена вдруг затрясло, стало раздувать, как автомобильную камеру, а следом его голова, словно граммов от десяти пластида, вдруг разлетелась мелкими брызгами, оросив какой-то белесой гадостью всю землю вокруг и ближнюю к чечену стену штрека.
Тут же воздух из чечена стал выходить, и выходил до тех пор, пока на земле не осталась пустая арестантская роба.
Молчание было долгим. Молчали командиры, молчала и подчиненная братия, пока Колян не спросил оператора:
— Ты, блин, все хорошо снял?
Тот показал большой палец.
— Ну-ка покажи нам, сначала.
Через маленький экран камеры они просмотрели злополучный миг еще раз, потом еще раз и еще. Потом увеличили голову, и пустили пленку замедленным образом… Чистой воды бред.
— Давай других, — сказал Толик, — сразу обоих. Чтобы нам здесь с ними ночевать не пришлось. И побыстрей.
Колян кивнул конвойным, те мелкой трусцой побежали исполнять приказание.
— Ну, не могу, до того зло берет… Излучение какое-то, — сильное, — ты дозиметром мерил?
— Да, смотрели ребята, — все сюда таскали, что под рукой нашлось. Один говорит: магнитная аномалия, — компасом тоже проверяли. Показывает куда-то, вроде на север, но не крутится. Когда аномалия, стрелка должна по кругу елозить.
— У тебя как, по мужской части, без изменений?
— Блин, как после виагры… Мы в баньку деревенских пригласили, для дорогого гостя. Сам вечером проверишь… Здесь что-то другое.
— А если робота пустить, с манипуляторами?
— Где я тебе его здесь возьму? Да еще с манипуляторами?
— Привезем. Знаешь, что еще может быть?.. Я в армии в авиации служил, на радарной станции. Если взять кошку, и к радару подвесить, — когда он заработает, она через пятнадцать минут лысая становится. Может, здесь что-нибудь такое?
Колян пожал плечами и обернулся к народу.
— Братва, желающие есть рискнуть, за бутылку водки?..
В ответ, — молчание.
— Ну, ладно, я пошутил, — за две бутылки?
Дружный гогот потряс стены шахты…
Надо же, молодняк после этого приободрился, один даже принялся изображать, как у чечена голова разлетелась на части, а сам он превратился в волейбольный мяч. И нужно отдать должное, у него здорово получалось, похоже и смешно, прямо как у артиста. Даже Толик, не смотря на свою озабоченность, посмеялся, а потом предложил исполнителю сигарету.
Какое-то неестественное это веселье, то утихая, то вспыхивая вновь, продолжалось минут сорок, пока не прибежал парень и не спросил, что делать с теми двумя, вместе их приводить или как, поскольку они уже у лифта.
— Давай одного сначала, второй пусть подождет, — сказал Толик и обернулся к оператору. — Кассету зарядил?
Тот молча кивнул.
Вот так все веселье и закончилось.
По штреку вели не старика, а другого, — здоровенного бугая, сутулого, с непомерно длинными руками, на которых наручники казались чуть ли не игрушечными.
— Здорово, душегуб, — сказал ему Толик, — не расскажешь, сколько ты людей в цемент закатал?
Душегуб поднял голову и спросил негромко:
— Порешить меня хотите?
— Да что ты, — искренне удивился Толик, — с чего ты взял… Мы здесь кино снимаем, про трудовую жизнь… Про то, как труд сделал из обезьяны человека. Слышал, наверно, о таком?.. Вот ты у нас сейчас и потрудишься. А мы — снимем.
Все повторилось, как недавно. Только Алексею не дали саперной лопатки, а посоветовали загребать породу руками. Тот смотрел, то на камеру, то на прожектора, то в глубину штрека, по которому ему скоро предстояло пройти. Его примитивное, но верное чутье говорило, что идут уже, тикают, последние его
