— Это я поняла, — сказала Маша. — Этого делать нельзя. Там профессионалы… Михаил, ты этого не допустишь.
— Конечно, нет… Иван, — нет.
— Я не поняла другого, — продолжала Маша, — вы говорите о деньгах. Зачем нам деньги? Тем более деньги от моих родителей?.. Вот этого я никак не могу понять.
— Я так и знал… — горестно сказал Иван, — что вы будете заодно… Но как мы станем зарабатывать на жизнь?.. Когда здесь ни шагу нельзя ступить без денег… Нас вон какая прорва, — и одни потребности. Я хочу на английские курсы записаться, у меня тяга к языкам: What can I do? Как произношение?.. С машиной что-то нужно делать… Ты, Маша, не захочешь, ведь, целыми днями на диване валяться, куда-нибудь учиться потянет. На какие-нибудь кулинарные курсы… А это — деньги… Ты, Мишка, теперь, я так думаю, к своим холодильникам ни ногой… Что ты еще умеешь?
— Они вас убьют, — сказала Маша. И стала смотреть на нас. Как будто это уже случилось. Такими черными огромными страдающими глазами.
— А тебя? — спросил Иван.
— Меня — нет.
— Да не волнуйся ты так, все концы обрублены. Мишка постарался. Ни один профи не докопается… Главное, не это, главное: достать бабки на жизнь.
— Деньги, такая чушь, — сказала с улыбкой Маша. У нее отлегло, — и видно было, она поверила в мой профессионализм в обрубании концов, и в силу моего вето на идею Ивана. Это польстило.
— Да?!. — саркастически переспросил Иван.
— Конечно, — согласилась Маша.
— Я знаю, — сказал Иван, — ты любишь стирать в тазу. Хотя никакого таза в жизни ни разу не видела.
— Что ты прицепился к этому тазу, — не выдержал я.
— Не к тазу… К тому, что булки растут на деревьях. Там же, вместо листочков, зелененькие баксы. Ведь так, правильно я говорю, Маша?.. Я такой же был, пока моих, папу и маму, не взорвали. Ничем от тебя не отличался… А потом полгода собирал бутылки. Восемьдесят копеек за штуку. Пробовал еще кое-что, сейчас торгую батарейками на рынке — часа четыре ближе к вечеру простоишь, — стольник… Мишка пахал по восемь часов в день, и что? Где его тысячи, — за инструмент, который у него украли летом, до сих пор не может расплатиться… Я тоже думаю, что деньги, это чушь. Не в них счастье. Я это хорошо понял за последнее время, голову даю на отсечение… Но какой-то минимум нужен. В месяц на человека хотя бы долларов двести, — меньше нельзя никак.
— Ну, все, — сказал я, — достаточно… Иван, давай так: пусть это будут мои проблемы. Но с завтрашнего дня. Или наши общие, — но тоже с завтрашнего утра. Утро вечера мудреней.
Мы посидели с минуту молча. Маша смотрела на нас как-то изумленно, а Иван занимался пельменями. Потом он наложил себе очередную порцию и сказал:
— Но знаете, ребята, я вам так благодарен. Мне «Пежо» даже не жалко, тем более, что это я его ухандокал… Гораздо хуже, когда ничего не случается… Живешь, а ничего не случается. От этого тупеешь. Это невыносимо. Все время ждать, что в твоей жизни вдруг что-то переменится. Само собой… Если бы не вы, я бы скоро стал блеять, как баран… Так что, будем считать, что вы меня тоже спасли, от какой-нибудь грядущей психушки. И, если честно, — я сейчас почему-то счастлив. В глобальном, конечно, смысле… Так что, извините меня.
— За что? — удивилась Маша. — Вы все время сводите проблемы к обыкновенным деньгам… Но это же, на самом деле, — полная чушь.
Иван поперхнулся, потом все-таки доел злополучный пельмень, перевел дух, закатил глаза к небу, вернул их обратно, и смиренным тоном профессионального психиатора сказал:
— Тебе покупали, что ты хотела, и давали столько, сколько ты хотела, — как когда-то мне… Я тоже считал, что так должно быть, что деньги — чушь, пока родителей не взорвали. А все их бабки, во всяких там банках, самым таинственным образом до меня не дошли… Так что осталась квартира, машина и гараж… Дачу тут же слямзили себе родственнички, за заботу… Тебя, Маша, содержали родители, даже в сумасшедшем доме, куда сами же упекли, — теперь они тебя содержать не могут. Так что выбирай, — или свобода, со всеми вытекающими из нее последствиями, или, когда через несколько дней надоест проза жизни, возвращайся к ним… Тогда опять будет — чушь.
— Меня мои родители не содержали, — сказала Маша, — это я содержала их.
— Ты хочешь сказать, — устало как-то, как закоренелой двоечнице, проговорил Иван, — что это ты кормишь и поишь своих богатеньких предков, а не они тебя.
— Да, я хочу это сказать, — неожиданно согласилась Маша.
Неожиданно и для меня. Я взглянул на нее, — она не могла врать. Не потому, что мы с ней договорились когда-то, и тренировались во всю. Просто, она врать не любила. И, наверное, не умела… Даже не так, я просто знал: она не врала.
— Каким же образом? — равнодушно спросил Иван… Надежды в его голосе уже не оставалось.
— Потому что у меня, в отличие от некоторых, есть профессия, — сказала Маша. — Так это, кажется, называется.
— Да?.. Очень интересно. И какая? Извини, моей фантазии, чтобы догадаться, не хватает.
— Я могу работать, ну, скажем так, денежным мешком.
Иван горестно покачал головой. В его взгляде читалось милосердие к павшим, и к юродивым. Нельзя обижать божьих людей. Как нельзя бить лежачих.
— Сколько же ты, будучи мешком, можешь заработать в месяц?.. Сто баксов можешь?
— Могу.
— А пятьсот?
— Да.
— А тысячу?
— Конечно.
— А миллион?
— Запросто.
— А миллиард?
— Ваня, ты никак не можешь понять… Сто долларов или миллион, — это же одно и то же… Или миллиард, — какая разница.
— Теперь, кажется, мне стало окончательно понятно, — сказал Иван. — Разницы — никакой…
— Маша, — сказал я подозрительно, — ты утверждаешь, что можешь заработать столько денег, сколько сама захочешь?
Видно было, наша бестолковость начинает ее утомлять. Потому что Маша, наподобие Ивана, тоже закатила глаза к потолку… После ужина мы договорились устроить экскурсию по лучшим станциям метро. А здесь такие мелочи…
— Конечно, — я это хочу сказать. Что же еще… И уже ищут меня, и будут искать всегда, пока не найдут. Когда найдут, приголубят, а вас обязательно сотрут в порошок, — поэтому… И живу я так, взаперти. Вернее, — жила… От того, что могу заработать столько денег, сколько захочу… Поэтому я за вас боюсь.
— Как, каким образом?!. — спросил с придыханием Иван. Видно было, стена его бесконечной безнадежности, вдруг дала трещину… Уступив место ничем не оправданному детскому оптимизму.
— Могу показать, это просто. Вы сумку мою из машины принесли?
— Ты что, не шутишь?! — уставился он на нее. — Ты серьезно?!
— Все нужное — там… Хочешь, Ваня, мы сейчас заработаем тысяч десять, или двадцать. Или сто?.. Или твой миллион?.. Сколько ты хочешь?
— Ты что, на самом деле не врешь?!! — воскликнул Иван.
В этот момент нужно было на него посмотреть. На ребенка, которому пообещали показать необыкновенный фокус. Как из левого уха можно достать самого настоящего зайца.
Он хотел верить, и не верил… Он не верил, и хотел верить… Он верил уже, но хотел увидеть все сам… Он не верил, но все равно, хотел увидеть все сам.
Маша рассмеялась.
