письма к королю, твердые и решительные, по-прежнему отличались умеренностью и хладнокровием. В то же время кардинал святой Марии получил от него приказ созвать французских епископов с тем, чтобы отлучить Филиппа от церкви, а на государство наложить духовный запрет. Столь строгий подход огорчил епископов, и, по их просьбе, легат отложил на время исполнение этого указа, втайне надеясь, что какое- нибудь пожертвование поможет обезоружить гнев церкви.
Между тем Филипп, посвятив все свое время заботам о любимой супруге, не оставлял ее ни на минуту. Чтобы отвлечь ее от грустных воспоминаний о досадном происшествии, которое так сильно подействовало на королеву, он старался занять ее охотой, разъезжал с ней по загородным дворцам и наконец добился того, что она готова была забыть о случившемся. Но все-таки он не сумел излечить ее полностью, и временами Агнесса впадала в такую глубокую задумчивость, из которой ее трудно было вывести.
А в это время граф Овернский, решив, что пора бы уже, воспользовавшись приглашением короля, посетить Компьен, собирался в дорогу. Но неожиданные обстоятельства круто изменили все его планы. Из Оверна, его родового поместья, прибыл с горестной вестью посол, который и сообщил молодому графу о том, что отец его тяжело болен. И Тибольд отправился в Вик-ле-Конт.
Приехав, он застал отца своего на смертном одре. Как ни горестно было для Тибольда это несчастье, он перенес его с мужеством. Исполнив последние обязанности и приняв почести от своих новых вассалов, он возвратился в Париж, поручив управление Оверном своему дяде, графу де Гюи, славившемуся своим веселым нравом, а еще тем, что никогда не отказывал себе в удовольствии попользоваться чужим добром.
ГЛАВА IX
Вернемся теперь назад, к тому времени, когда граф Овернский еще только собирался отправиться в свое родовое поместье. Его отъезд был назначен на утро. Оба друга, Оверн и де Кюсси, стояли на крыльце, прощаясь, и Тибольд, обняв своего товарища, тихо шепнул ему на ухо: «Мешки с деньгами, что мы привезли из Святой земли, спрятаны у меня в комнате. Как братья по оружию мы должны делиться всем, что у нас есть, а значит, то, что принадлежит мне, в равной степени принадлежит и тебе. Помни об этом. По возвращении я надеюсь застать тебя здесь; если же задержусь, то пришли гонца».
– Прощай, Оверн! – сказал де Кюсси. – Не знаю, увидимся ли мы с тобой снова.
Братство по оружию предписывало рыцарям всем делиться между собой. Как только они менялись оружием, все становилось общим: не только имение и участь, труды и удовольствия, но даже сама жизнь и смерть. Их долг был помогать друг другу словом и делом, и если один умирал, не отомстив своему врагу, то другой обязан был занять его место и поддержать честь своего брата, сражаясь с его противником. В Святой земле де Кюсси делил с Оверном все, но теперь, понимая как много денег потребуется для двора и турниров, он, будучи чересчур щепетилен в денежных делах, не мог заставить себя воспользоваться состоянием Тибольда.
Опечаленный расставанием, де Кюсси тихо прошел в свою комнату. Гуго де Бар, его оруженосец, видя задумчивость своего господина, попытался отвлечь его от грустных мыслей, но напрасно. Тогда он, зная, что де Кюсси влюблен в Изидору, вынул из кармана золотой браслет и показал его своему хозяину.
– Посмотрите-ка, сир Гюи, какая прелестная вещица! Не знаком ли вам этот браслет? – спросил он, лукаво улыбаясь. – Я уговорил служанку Изидоры, чтобы она его похитила.
– Как ты мог, Гуго! – возмутился рыцарь. – Как осмелился ты на такую дерзость!
– Если вы считаете, что я поступил дурно, то я его верну. Но послушайте-ка, что я скажу вам: прекрасная Изидора знала, что горничная хочет получить этот браслет, и знала, что для меня, , а следовательно, могла догадаться, в чьи руки он попадет. Но мне-то что за нужда – я, пожалуй, его верну.
– Дай его мне, добрый Гуго. Вот уж не думал, что ты так искусен в этих делах. А не влюблен ли и ты? Отвечай скорее.
– Похоже на это. Мы договорились с Алисой, что, если вы победите ее госпожу, я женюсь на горничной. Потому-то и решили вам помогать.
– Хорошо. А теперь вели седлать лошадей, пора бы и мне навестить родное гнездо.
Оруженосец отдал браслет своему господину и вышел. Оставшись один, де Кюсси стал целовать столь драгоценную для него вещицу, восторженно восклицая при этом:
– Она видела, что горничная его похитила, и знала, что для меня!
Затем, не сводя глаз с браслета, стал напевать любовную балладу, импровизируя страстно и вдохновенно. Он хотел было снова прижать к губам драгоценный залог, но тут от двери раздался насмешливый голос, прервавший его приятные мечты. Конечно же, это явился Галон-простак.
– Ха-ха-ха! – хохотал Галон. – Мой господин превратился в шута! Он забавляется золотой безделушкою и напевает ей баллады! Право, я откажусь от своего ремесла: оно уже непочтенно, коль всякий дурак за него берется.
– Берегись, как бы тебе не отсекли уши! – ответил де Кюсси. – Уж я-то знаю, что ты лишь прикидываешься дураком, когда тебе нужно. А теперь отвечай мне, но только правдиво, чем ты был занят сегодня утром?
– Я был на компьенской дороге, – отвечал Галон важно. – Ходил посмотреть на волка в овчарне да на сокола в голубином гнезде. А теперь вот спрашиваю себя: будет ли доволен пастух обращением господина волка с госпожами овцами, и еще…
– Что ты хочешь сказать, хитрец? – перебил Де Кюсси. – Довольно с меня намеков, отвечай как положено, если не хочешь, чтобы тебе подпортили шкуру. Еще раз спрашиваю тебя, что ты имеешь в виду?
Он схватил шута за руку, собираясь ударить.
– Хорошо, хорошо! – испугался Галон. – Я ходил во дворец, чтобы узнать у своего искреннего друга, кто же это пленился моей красотой, не удержался он от насмешки. А еще я хотел узнать у него, правда ли то, что великодушный Филипп овладел поместьями вашего дяди. И удостоверился, что это действительно так, и что он приказал собирать все доходы в казну. О, он великий правитель! И очень скоро приступит к делу. Ха-ха-ха!
– В добрый час. Пусть он владеет ими и заботится о них. Я предпочел бы отдать свои земли в руки монарха, нежели герцога Бургундского, и готов поделиться доходами, если они пойдут на укрепление власти
