камень назад в свою сумку, а нож — в ножны.
— In nomine Christi Viridiani… note 9
Они замолчали при звуках поразительно высокого тенора Ричарда Фавершэма.
— Christi Luciferi note 10, Iesu Christi Viridiani…
Молитва продолжалась; присоединились другие голоса. Аш наблюдала за командирами: как они опустили головы и сжали руки, даже Рикард, стоявший у полога палатки, повернулся к ним и опустился коленями в холодную грязь.
— Господь даст вам это, — объявил Фавершэм, — по вашей просьбе.
В воздухе засветился слабый желтый свет, подобный свету свечи.
Внутри у Аш все задрожало, начиная с живота. Она невольно закрыла глаза. Слабое тепло коснулось ее покрытых шрамами щек. Она снова открыла глаза, теперь в спокойном, не мигающем свете их лица были видны отчетливо: Эвен Хью, Томас Рочестер, Уот Родвей, Генри Брант, Флора дель Гиз и проскользнувший в палатку Антонио Анжелотти; его мокрые, перемазанные грязью волосы и лицо приобрели неземную красоту при скупом освещении.
— Благословенны будьте, — пушкарь приложил руку к камзолу над сердцем. — Что тут происходит?
— Свет во тьме. Господь простил меня, — Аш опустила руку на плечо Ричарда Фавершэма. Подняла голову и оглядела все вокруг: брезентовые стены палатки цвета пергамента, мечи и несколько пучков трав, свисающих с потолка палатки. Тени прыгали, съеживались. — Мне, собственно, нужен был не сам свет, а просто надо было показать, что это может быть сделано. Ричард, простите, что заставила вас.
Она стояла, освещенная медовым светом. В глазах ее вспыхивали белые искры, по краям поля зрения. Ричард Фавершэм поцеловал крест, который держал в руках, и тяжело выпрямился, рейтузы его почернели от земли. Он пробормотал:
— Капитан Аш, к Господу вечно обращаешься, и не по таким пустякам; но для Него все — не больше света свечи. И, во всяком случае, я нахожусь в отряде именно для совершения таких мелких чудес.
Аш быстро опустилась на колени:
— Благословите меня.
«Грехи тебе отпускаю», — процитировал священник.
Аш поднялась с колен.
— Герен, ты мне задал вопрос. Ты спросил: как иначе визиготы сражались бы с герцогом Карлом? Вот именно так.
Капитан военных жандармов встряхнул своей коротко стриженой головой:
— Не понял, командир.
Светящийся воздух заколебался, раздробился.
— При помощи чудес, — Аш смотрела сразу на всех, — Не таких, как это. Не Божьих. А чудес, сотворенных дьяволом. Я это узнала от Диких Машин — они вырастили Фарис как потомка Гундобада. Они селекцнонировали ее как носителя крови Творца Чудес, чтобы она стала еще одной святой, еще одним пророком, еще одним Гундобадом. Но не для Христа. Они ее вывели, чтобы она могла быть исполнителем их воли на земле и совершать чудеса. По их принуждению, а заставить они могут.
В чудесном свете Ричард Фавершэм облизнул свои сухие губы.
— Господь этого бы не допустил.
— Господь, может, и не допустил. Но мы не знаем, — Аш помолчала. — Мы знаем одно: что Фарис не есть создание ни короля-калифа, ни амира Леофрика. Фарис — собственность Диких Машин. Они вывели ее, чтобы совершить дьявольское чудо и стереть Бургундию с лица земли. Итак — почему она прибыла сюда с армией?
Все мгновенно смолкли.
Ричард Фавершэм предположил:
— Ее способность совершать чудеса, возможно, невелика: по чуду в день. Как любой священник или дьякон. Если это так, то, конечно, ей нужна армия.
— Или… она еще не обрела этой своей способности? — нахмурилась Флора.
— Или ее создание оказалось неудачным, — Антонио Анжелотти, не глядя на Аш, стоял и ласково улыбался в светящемся воздухе. — Возможно, Господь милостив, и она не в состоянии совершать злые чудеса? Ты-то не можешь.
Аш с сожалением ответила на взгляд английского священника:
— Нет. Я не могу совершать даже мелких чудес. Рикард тебе расскажет, сколько ночей я на этом нашем переходе я молилась вместе с ним! Я бы никогда не могла стать священником. Я только одно могу — слушать голема. И Дикие Машины. Она бы могла достичь большего, чем я. И все же вот она здесь, пробивая себе путь в…
Антонио Анжелотти покачал головой.
— Не знай я тебя так давно, мадонна, и не видь я того, что мы все видели в пустыне, я бы решил, что ты спятила, или надралась, или одержима! — его светлые глаза блеснули, встретившись с ее взглядом. — Но дела так обстоят, что я тебе должен верить. Ты совершенно отчетливоих слышала. Но если Фарис ничего не знает об их существовании, и если Дикие Машины говорят с ней голосом каменного голема, она, может, до сих пор не знает того, что знаем мы.
Ричард Фавершэм поинтересовался:
— А когда узнает, она устроит тут опустошение ради них?
Анжелотти пожал плечами:
— Армии визиготов уже устроили опустошение. Там, где был Милан, — ничего, ни стены, ни крыши. Венецию сожгли. В швейцарских кантонах целое поколение молодых людей мертво… Мадонна, я тебе доверяю, но скажи нам наконец — почему Бургундия?
Послышался ропот согласия; все лица повернулись к ней.
— О, я бы вам сказала — если бы знала. Я задавала вопросы Диким Машинам, и у меня почти душа рассталась с телом. Не знаю, и не могу додуматься, почему, — Аш снова вытерла нос рукавом, ощущая запах плесени и в своей палатке. — Флориан, ты родилась в Бургундии. Почему именно эти земли? Почему не Франция, не немецкие княжества? Почему этот герцог и почему Бургундия?
Женщина-хирург покачала головой:
— Мы уже больше двух месяцев в пути. Не было ночи, чтобы я не задавала себе этот вопрос. Не знаю. Не понимаю, почему Дикие Машины вообще интересуются людьми, тем более бургундцами, — и сардонически добавила: — И не пробуй их спрашивать! Не сейчас.
— Не буду, — сказала Аш с незащищенным выражением лица. Чудесный свет немного померцал, в палатке сгущалась тьма. Аш взглянула на Ричарда Фавершэма. По его лицу прокатилась судорога боли или молитвенного напряжения.
«Даже наши чудеса становятся слабее».
Она снова повернулась к Герену, Эвену, Томасу Рочестеру, Анжелотти. В палатке пахло мокрой шерстью и мужским потом.
— Мы все знаем наверняка, — сказала она, — что другая война скрывается за этой, внешней. Мне жаль, что я втянула вас в нее, ребята, — но вспомните, что мы в любом случае оказались бы участниками этой войны. Служба наша такая, — она помолчала. — И если их Фарис еще не вершила никакого дьявольского чуда, значит, мы можем надеяться, что она и впредь не совершит никакого. Значит, в дело вступают клинки и пушки. А это как раз и есть наше дело.
На их лицах отчетливо проступала неуверенность, но не более, чем при любой кампании. И даже у Герена Моргана, как она заметила.
— Командир? — начал капитан полиции, заметив на себе ее взгляд.
— Ну что, Герен?
— Ну, допустим, она победит Бургундию, допустим, убьет для них этого старого герцога, неважно, на войне или чудом, — потом что будет, командир?
Аш усмехнулась:
— Догадайся! Тут любой может догадываться в свое удовольствие!
— А тебе-то что, Морган? — возразил Эвен Хью. — К тому времени, как это случится, ты будешь опять в Бристоле, сорить деньгами направо-налево, и твоего триппера хватит, чтобы годами обогащать докторов!
