сильно разбавленный водой. Миссис Глэдмен, не прибегая к консультации с супругом, негодующе отказалась, причем как от своего, так и от его имени. Клодд, объясняя это тем, что всегда и во всем следует закону, также налил себе разбавленный виски и выпил «за очередную радостную встречу». После чего стряпчий приступил к чтению завещания.

Завещание, датированное августом прошлого года, оказалось простым и коротким. Обнаружилось, что старый джентльмен, к удивлению несведущих родственников, скончался обладателем некой доли в разработке серебряных приисков, ранее признанных бесперспективными, а ныне оказавшихся процветающими. По нынешним подсчетам, доход от них оборачивался в сумму, намного превосходящую две тысячи фунтов. Старый джентльмен завещал пятьсот фунтов своему зятю, мистеру Глэдмену; пятьсот фунтов — последнему из оставшихся родственников, кузену, мистеру Пинсеру; остальное завещалось его другу, мистеру Клодду, в знак благодарности за заботу, проявленную этим джентльменом к завещавшему.

Мистер Глэдмен вскочил, в большей степени потешаясь услышанным, нежели негодуя:

— Вы полагаете, что сможете прикарманить целую тысячу да еще несколько сотен фунтов. Нет, в самом деле? — выкрикнул он Клодду, который в это время сидел перед ним, вытянув вперед ноги и засунув руки в карманы брюк.

— Именно так! — подтвердил мистер Клодд.

Мистер Глэдмен расхохотался, что, однако, не слишком разрядило атмосферу вокруг.

— Клянусь, Клодд, вы меня рассмешили, вы меня просто рассмешили! — смеясь, повторял мистер Глэдмен.

— Вы всегда отличались хорошим чувством юмора, — заметил мистер Клодд.

— Ах ты негодяй! Отъявленный негодяй! — завопил мистер Глэдмен, резко меняя тон. — Ты думаешь, закон позволит тебе облапошивать честных людей? Думаешь, мы тут будем сидеть сложа руки, а ты нас будешь обкрадывать? Не выйдет!.. Это твое завещание... — мистер Глэдмен драматическим жестом указал костлявым перстом на стол.

— Желаете опротестовать? — поинтересовался мистер Клодд.

На мгновение мистер Глэдмен застыл, открыв рот от изумления перед хладнокровием Клодда, затем вновь обрел голос.

— Именно опротестовать! — орал он. — Ты не сможешь опровергнуть, что влиял на него, что продиктовал ему это завещание слово в слово, принудил несчастного, старого и беспомощного идиота поставить подпись! Он ведь даже не соображал, что...

— Ну, хватит разоряться! — оборвал его мистер Клодд. — Мне не доставляет удовольствия слушать ваш крик. Я вас спрашиваю, вы намерены опротестовать завещание?

— Если вы позволите, — вставила миссис Глэдмен с преувеличенной любезностью, обращаясь к мистеру Клодду, — то мы немедленно отбудем, чтобы успеть до конца рабочего дня застать своего адвоката!

Мистер Глэдмен подобрал из-под стула свою шляпу.

— Минуточку! — остановил их мистер Клодд. — Да, я содействовал ему в составлении этого завещания. Если оно вам не угодно, мы откажемся от него.

— Разумеется, неугодно, — буркнул мистер Глэдмен более умеренным тоном.

— Присядьте! — предложил мистер Клодд. — Рассмотрим другое. — Тут мистер Клодд повернулся к стряпчему. — Будьте добры, мистер Райт, зачтите предыдущее, датированное десятым июля.

В столь же коротком и простом документе мистеру Уильяму Клодду в благодарность за заботы завещалось триста фунтов, а остальное предназначалось Лондонскому Королевскому зоологическому обществу, так как больной всегда питал интерес и любовь к животным. Все прочие родственники были поименно исключены из завещания, поскольку, как значилось в нем, «никогда не проявляли к завещавшему ни малейшей привязанности, не уделяли никаких забот, к тому же и так уже получили значительные суммы из годового дохода».

— Позвольте заметить, — сказал мистер Клодд, так как более никто из присутствующих не решился нарушить воцарившееся молчание, — что, предлагая в качестве достойного объекта для облагодетельствования моему бедному старому другу Королевское зоологическое общество, я вспомнил, что подобный случай произошел лет пять тому назад. Тогда принятие подобного завещания предварительно обсуждалось, поскольку завещатель был не в своем уме. Потребовалось направить дело на рассмотрение в Палату Лордов, и только при положительном решении этого вопроса Обществу удалось получить свою долю.

— Тем не менее, — заметил мистер Глэдмен, облизывая пересохшие губы, — вы, мистер Клодд, не получите ничего, ни пенни, даже этих ваших трехсот фунтов, какого бы умника вы из себя ни корчили. Деньги моего шурина пойдут на оплату судебных издержек!

Тут поднялся мистер Пинсер и ясно и четко проговорил:

— Если в нашем семействе и есть умалишенный, хоть я и недоумеваю, откуда что берется, так это, мне кажется, вы, Натаниэл Глэдмен!

Разинув рот, мистер Глэдмен уставился на родственника. А мистер Пинсер величественно продолжал:

— Что касается моего бедного старого кузена Джо, я согласен, у него были причуды. Но и только. От себя лично я готов поклясться, что в августе прошлого года он находился во вполне здравом рассудке и был вполне способен составить завещание самостоятельно. Что же касается другого, датированного июлем, то, мне кажется, этим завещанием можно пренебречь.

Выразившись таким образом, мистер Пинсер снова сел. Спустя некоторое время у мистера Глэдмена начали появляться, признаки речи.

— Не будем ссориться! — прощебетала веселым тоном миссис Глэдмен. — Какая неожиданность, пятьсот фунтов! Живи сам и дай жить другим, вот мой девиз!

— Черт побери, ну и мудреное дело! — пробормотал мистер Глэдмен, все еще бледный с лица.

— Ах, выпей чего-нибудь, расслабься! — посоветовала его супруга.

Подкрепленные мощью суммы в пятьсот фунтов, мистер и миссис Глэдмен отправились домой в кебе. Мистер Пинсер остался и прокутил всю ночь в обществе стряпчего и мистера Клодда за счет последнего.

Завещанный остаток составил тысячу двести шестьдесят девять фунтов и несколько шиллингов. Капитал новой компании, «учрежденной с целью осуществления издательской, распространительской, печатной и рекламной деятельности, а также иных смежных с этой областью занятий и служб» был объявлен в тысячу фунтов в фунтовых акциях и выплачен полностью. Уильям Клодд, эсквайр, имел долю, согласно договору, четыреста шестьдесят три фунта; Питер Хоуп, магистр гуманитарных наук, проживающий по Гоф-стрит, 16, также четыреста шестьдесят три; мисс Джейн Хоуп, приемная дочь вышеозначенного Питера Хоупа (истинное имя которой никому, в том числе и ей самой, известно не было), обычно называемая Томми, — три фунта, выплаченных ею лично после отчаянного сражения с Уильямом Клоддом; миссис Поустуисл, проживающая в Роллс-Корт, — десять фунтов, выплаченных за нее самим учредителем; мистер Пинсер, Палата Общин, также десять (по сей день не выплачено); доктор Смит (урожденный Шмидт) — пятнадцать фунтов; Джеймс Дуглас Александер Кэлдер Мактир (в обиходе «Малыш»), проживавший в ту пору в передней комнате первого этажа у миссис Поустуисл, — один фунт, оплаченный гонораром за его стихотворение «Песнь моего пера», опубликованное в первом же номере журнала.

Выбор названия для журнала вызвал долгие размышления. Отчаявшись, учредители назвали свой журнал «Хорошее настроение».

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ

Как Гриндли-младший приобщился к издательскому делу

Нет в Уэст-Сентрал квартала, который за последние пятьдесят лет изменился бы менее, чем

Вы читаете Томми и К°
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×