Уилсон сообщил, что является изначальным квартиросъемщиком, что договор об аренде составлен на его имя, что он уходил на время в море, а теперь вернулся.
— Не беспокойтесь, я дам вам время на то, чтобы подыскать другую квартиру. Месяц, а то и два. До ноября.
Уилсону казалось, что это вполне приемлемое предложение. Но когда он закончил, ведьма захлопнула дверь у него перед носом. Он услышал, как с грохотом задвигается засов.
— Пошел на хрен отсюда, пока я не вызвала легавых!
Уилсон снова позвонил, но на сей раз безрезультатно. Тогда он перешел на противоположную сторону улицы, спрятался за мусорным баком и просидел на корточках в зловонной темноте несколько часов.
Около половины восьмого над районом Рубикон взошла полная луна. За выцветшими шторами зажгли свет. Час спустя из дома вышла молодая блондинка с черным шарфом на голове и с черным кожаным рюкзаком за спиной. Уилсон подождал, пока она удалится подальше, и пересек улицу.
В вестибюле он сосчитал плитки на полу и под третьей от стены нашел связку ключей в мешочке с застежкой молния, которые он оставил здесь два года, два месяца, шесть дней и несколько часов назад.
Следующий час он потратил на то, чтобы вынести пожитки молодой ведьмы на тротуар у дома. Длинные цыганские платья и мантии с капюшонами, кружевные жилетки, две садомазохистские кожаные сбруи, а также косметику, и колоду карт Таро, плакат, изображающий сатану, и плакат семидесятых годов, на котором котенок висел вниз головой на перекладине с надписью: «Отдохни, малыш».
В холодильнике Уилсон нашел достаточно ингредиентов для пирога с сыром и салата. Поужинав, он немного попялился в телевизор, поменял постель и лег спать.
Утром, почесываясь, позевывая, он подошел к окну и высунулся наружу, дабы глотнуть теоретически свежего воздуха. На тротуаре подле своих пожитков стояла девушка в черном.
— Я давал вам шанс! — крикнул Уилсон. — Два месяца — вполне великодушное предложение, но вас оно не устроило. Теперь вам будет трудновато.
Девичий лик налился кровью от гнева, ночную темноту прорезал визг:
— Ты… твою мать! Мерзкий подонок! Я ведьма, тебе это известно? Я наведу на тебя порчу, так что твой паршивый инструмент отвалится, к чертовой матери. Вали отсюда, пока не поздно!
Уилсон захохотал и упал, скорчившись, на пол, как десятилетний мальчишка, который сунул в кровать своей сестренке лягушку. Когда ему наконец удалось унять радостное возбуждение, он вытер глаза, встал, закрыл окно. Пошел на кухню, сварил кофе и поджарил два тоста с корицей. Позавтракав, он переоделся в джинсы и майку и занялся поисками зимней одежды, книг и картин. Все это он в итоге нашел сваленным в гниющую кучу в подвале. Остальную часть дня он провел, занимаясь приведением квартиры в порядок.
Вечером Уилсон, посмотрев телевизор, замочил заплесневевшую одежду в отбеливающем растворе в ванне.
На следующий день, постирав, он вызвал слесаря, который поменял ему все замки, и Уилсон с легкой душой отправился на поиски работы. Он вернулся, он был дома.
2
Два месяца спустя теплым сентябрьским вечером неотступное чувство ностальгии доставило Уилсона с помощью парома на остров Блэкпул. Он бродил по широкой набережной вместе с толпой, которая здесь обычно появлялась в конце недели. Это были крутые парни из испанского Бенда со своими не менее крутыми сеньоритами. Мужчины постарше с объемом грудных клеток один баррель, в шортах и сандалиях, читали спортивные страницы газет на скамейках, с которых было видно море. Тихие ребята с окраин города стояли в очереди на карусель. К десяти часам Уилсон очутился в ресторане «Баззано».
Он занял столик на веранде, заказал чашечку кофе и порцию виски и начал слушать свист ветра, летевший с океана, и шум волн, разбивавшихся о набережную. К горлу подкатился комок тоски по чему-то такому, чему Уилсон не мог придумать названия.
Представители богемы со своими изящно гибкими женщинами-красавицами фланировали по набережной. Легкий запах иностранных сигарет, смех, певучие голоса поднимались в небо, к бледным звездам. Наблюдая за богемной молодежью, Уилсон завидовал ее жизни, такой свободной от условностей и обыденщины. У этих художников, музыкантов не было денег, зато были талант, прекрасные женщины и друзья. Уилсон взглянул на часы: полночь. Он попросил счет. Подождав некоторое время, он в раздражении повернулся к раздаточной. Его официантка, длинноногая блондинка с кольцом в носу, деловито беседовала с черноволосой товаркой.
— Чем-то эта спина мне знакома, — пробормотал Уилсон. Тут черноволосая повернулась, подошла к его столику и села напротив.
Уилсон онемел от неожиданности.
Андреа выглядела совсем не так, как вечно спешащая, вечно ввязывающаяся в ссору деловая женщина, которую он знал. Теперь Андреа было около тридцати двух лет, и она чрезвычайно похорошела. Большие глаза влажны и выразительны. Черные волосы уложены в сексуальном стиле 1920-х годов, локоны аккуратно обвивают уши. Официантки «Баззано» не носили униформу. На Андреа была плотно облегающая белая блуза, расстегнутые верхние пуговицы позволяли видеть часть черного кружевного бюстгальтера. Впечатление дополняли черная мини-юбка, черные гольфы и мерцающая губная помада.
— Ты вернулся, — сказала Андреа.
Уилсон посмотрел на нее исподлобья, и перед ним вспышками воспоминаний прошла их совместная жизнь.
— Так и будешь молчать? — спросила Андреа.
— Как поживаешь, Андреа? — откликнулся Уилсон.
— Неплохо. А ты?
— Ты здесь работаешь?
Андреа кивнула.
— Что случилось с «Чайной биржей»?
— Я уволилась.
— Ты же была вице-президентом. Почему?
Андреа заколебалась, взглянула на представителей богемы, сидящих у ресторанного бара. Как раз в это время молодой человек с прической «лошадиный хвост» залез на столик. Кто-то подал ему саксофон. Зазвучала медленная, меланхоличная мелодия.
— Я выдохлась, — заговорила Андреа таким голосом, что Уилсону пришлось наклониться, чтобы расслышать. — После того как ты уехал, для меня все потеряло смысл. Мне опротивела эта занудная работа, я поняла, что напрасно трачу жизнь. Ведь я ничем, кроме работы, не занималась, помнишь? Слишком много двенадцатичасовых рабочих дней. Я бросила «Биржу», продала апартаменты в «Понд-Парк- Тауэр» и купила маленькую уютную квартирку в Бенде.
— В Бенде? Ты шутишь?
Она впервые улыбнулась:
— Мне там нравится. Я теперь увлекаюсь рисованием, а там много света и пространства. — Она замолчала и отвела взгляд в сторону. — Вообще-то мне рассиживаться некогда. Я отработала всего полсмены. Но может быть, ты захочешь выпить в другом месте, где спиртное подают позднее. Если, конечно, твоя любовница или жена не будет против.
— У меня нет ни любовницы, ни жены. Я сам по себе.
Лицо Андреа просветлело.
— Так, значит, ты не возражаешь? Мне очень хочется узнать, как ты прожил два года, два месяца, шесть дней и несколько часов.
В четверть третьего они на пароме переправились в Бенд и пошли в пропахший дымом маленький бар в подвальном помещении, который назывался «Последнее слово». Бар имел лицензию на продажу спиртного до четырех часов утра. Они выпили по паре Дайкири, но поговорить им не удалось. Было очень шумно. Вдобавок с потолка свешивалось украшение в виде усушенных голов, что сильно нервировало Уилсона. В половине четвертого они снова оказались на улице. Вдалеке полыхало электрическое зарево, напоминающее рассвет.
— Не знаю, куда еще можно пойти в такой час, — сказала Андреа. — Бар Тони закрыт. Может, в
