Мальчик фыркнул:
— Может, поднялась, а может, и нет.
Томас понял, что деваться некуда, вынул шиллинг и бросил ему. Мальчишка поймал монету на лету.
— Да, такая женщина пошла туда, — сказал он, натирая серебряную монету о рукав. — Она снимает мансарду. Она не рома, но монеты у нее не хуже, чем у других, хотя она дала мне только полмонеты, чтобы я прогнал вас.
— Спасибо, — сказал Томас и, пройдя мимо мальчишки, стал подниматься по лестнице.
Лестница была узкая и темная, единственный свет проникал сюда только из-за угла, из пивной. Когда Томас поднялся на второй этаж, шум, доносящийся снизу, стих, исчез и свет. На повороте висела полка для свечи или лампы, но там ничего не было.
Всматриваясь в темноту наверху, он услышал, как щелкнула закрываемая дверь, а потом раздался еще один щелчок — это ключ повернулся в замке. Мансарда. Какое бы применение ни находила Эсмеральда тем деньгам, которыми осыпали ее светские дамы, она явно тратила их не на комфортабельное жилище.
Томас свернул за угол и продолжал подниматься наверх. За спиной у него погасли последние отблески света, и он оказался в полной темноте. Томас прислушивался к приглушенным крикам внизу и считал ступени. Наконец он дошел до площадки в конце лестницы.
Некоторое время он всматривался в темноту, пытаясь сориентироваться, прежде чем идти дальше. Но тьма казалась абсолютной. Он вытянул вперед руки и осторожно шагнул вперед — один шаг, потом второй.
А это что такое? Когда глаза привыкли к темноте, он различил более яркий свет на уровне пола. Томас замер в ожидании.
Да. Теперь он был в этом уверен. Вдоль пола шла более светлая полоса, в точности там, где, по его предположению, находилась дверь. Он пошел вперед, все еще вытянув перед собой руку, и его ладонь уперлась в плоскую поверхность — деревянную, не оштукатуренную.
Он провел рукой по деревянной панели и нащупал дверную ручку. Неужели она хранила до сих пор тепло ее руки, или ему это показалось? Он схватился за ручку, повернул — и ничего не произошло.
Заперто.
— Эсмеральда, — сказал он. — Я знаю, что вы здесь. Откройте дверь.
Молчание было ему ответом, и через мгновение свет под дверью погас.
Это развеяло последние сомнения.
— Эсмеральда, — повторил он, теряя терпение. И потряс ручку. — Откройте немедленно.
Ответа не последовало. Ручка в его пальцах стала липкой. Эта женщина была пустым местом, украшением гостиных, не имеющим никакого значения, и кто-то пользовался ею как политическим орудием. Ее поведение было бессмысленным, как если бы ему бросили вызов кочерга или молоток. И все же по ту сторону двери царило молчание.
Он сделал три осторожных шага назад, к краю лестницы. Потом бросился на дверь, выставив вперед плечо.
Ударил изо всех сил. Замок просто щелкнул, Томас ввалился в комнату.
Он оказался в маленькой гостиной с покатым потолком и заметил, как мелькнули малиновые юбки, исчезая в соседней комнате. Он бросился следом. Мгновение — и он оказался рядом с ней, схватил ее за свободную руку и повернул к себе. Эсмеральда, поворачиваясь, взмахнула рукой, державшей лампу. Томас отклонился. Лампа слегка ударила его в висок, а потом выскользнула из ее пальцев и упала на пол. Стекло разбилось, и керосин потек на дощатый пол, в то время как пламя плясало на фитиле.
Томас нанес удар инстинктивно, едва успев ослабить его и превратить в толчок. Эсмеральда пролетела через всю комнату и грудой шелковых юбок и обручей кринолина растянулась на кровати.
Она сразу же попыталась подняться. Томас, глядя на нее, носком ботинка поставил лампу стоймя, всячески стараясь заглушить в себе желание помочь Эсмеральде. Черт бы побрал эту галантность — ведь эта особа пыталась разбить ему голову.
На ней все еще была надета вуаль, хотя по краю она порвалась, и золотой гребень съехал набок, и руки ее еще прятались в перчатках, исчезая под краями рукавов. Такая скрытая под одеждой женщина не должна была бы вызвать у него никаких чувств, но он помнил изящную, тонкую руку под перчаткой, вкус и жар ее ладони; помнил, как напряженный порыв, который вызвала их встреча, превратился в нечто совсем другое. Эта женщина была соблазнительнее, чем когда-либо, если не больше того.
Держи себя в руках, велел он себе. Он и держал в руках — и себя, и ее.
— Сядьте, — приказал он, подцепив стул со спинкой и подтолкнув его к Эсмеральде.
Она наконец выпуталась из своих юбок и встала. Эсмеральда стояла неподвижно, лица ее не было видно. Она была высокого роста для женщины, рост ее увеличивали изящные туфельки, которые он заметил, когда она упала, — их квадратные каблуки делали ее выше на два дюйма. Но он был еще выше, и кроме того, шире, и откровенно пользовался своим ростом и весом, стоя между ней и дверью.
Она немного повернулась в сторону стула, и Томас увидел, что она колеблется.
— Если вы задумали схватить стул и пустить его в ход против меня, я действительно ударю вас на этот раз, — сказал он, напустив льда в свой голос. — От моего удара падают и мужчины.
Она на миг остановилась, и Томас мог бы поклясться, что чувствует, как она шарит взглядом по его лицу. Потом она медленно села.
— Здесь нет ничего, что вам нужно, — сказала она тем же мелодичным голосом, каким заставила его утратить рассудок тогда в библиотеке. — Вы вторглись силой в мой дом и напали на меня. Уходите, прежде чем я велю арестовать вас за нападение на беззащитную женщину, у которой нет отца.
— Откуда вы взяли это ожерелье? — спросил Томас, не обращая внимания на ее слова.
— У меня было видение… — начала было Эсмеральда.
— Хватит с меня ваших видений! — оборвал ее Томас. И сказал, воспользовавшись слухами, ходившими о нем: — Если у вас действительно бывают видения, тогда вам следовало бы знать, что случилось с моим братом. И тогда вам бы отчаянно захотелось рассказать мне то, что я хочу узнать.
Она долго молчала.
— Вы убьете и меня тоже? — спросила она наконец.
— Я пойду на все, чтобы добиться нужного мне ответа, — сказал он. — На все. Кто дал вам это ожерелье?
Она посмотрела на него, на его тяжелом, грубом лице застыло яростное выражение, и она поверила в то, что он сказал. «Выжить, — сказала она себе. — Единственное, что я могу сделать, это выжить». Она не могла дать ему то, чего он хотел: он не поверил бы ей, а ставки были слишком высоки. Ее могли повесить за то, что она сделала, хотя приговор и был бы несправедлив. Нужно сбить его с толку — как-нибудь, во что бы то ни стало.
Она все еще ощущала в его глазах жар, когда он смотрел на нее, но теперь жар стал более жгучим, более бешеным. Его глаза впивались в ее тело, прожигая насквозь. Их встреча отчасти лишила его самообладания, хотя он и не понял этого пока что — и она могла бы использовать это для собственной пользы. Или хотя бы для выживания.
Сейчас она не могла заморочить ему голову и уйти, ничем не поступившись, но она могла уйти живой. Ее сердце забилось быстрее, когда она принялась раздумывать над тем, что делать, — забилось от ужаса и… да, от грубой похоти, которая так предательски сродни страху. Холодная часть ее существа презрительно усмехалась этому пылу. Она пала так низко, что теперь какая-то часть ее приветствовала риск провала так же, как приветствовала награды за успех. «Шлюха, — насмешливо сказала она себе, — вперед. Тебе нечего терять».
Уняв смятение, поднимавшееся откуда-то изнутри, Эм вскочила на ноги и, сделав два шага, подошла к лорду Варкуру.
— Ну давайте же, — сказала она с безрассудным гневом, который грозил задушить ее. — Убейте меня теперь же, и покончите с этим. Но ведь вам на самом деле не хочется меня убивать, да? Вам хочется швырнуть меня на кровать и овладевать мной снова и снова, пока я не запрошу пощады.
Грубость собственных слов царапала ей гортань, но она безжалостно бросилась вперед. Он хочет ее
