которые тоже приводят к одному из двух возможных результатов — а мир при этом не образуется, У всех бывают такие сны, когда что-то происходит — вроде бы как в обычной жизни, но многое там не так, и еще — в этих снах знаешь, что будет дальше. Ну, и это происходит потому, что те, другие миры, где что-то кончается иначе, отходят от нашего, как цвета в радуге, и вроде бы перетекают один в другой... Самой Нэн это описание ужасно нравилось. На нее снизошло вдохновение, она бы говорила и говорила целые часы напролет, но все, что от нее требовалось — это уговорить остальной второй “игрек”
— И поэтому наш мир должен был оказаться просто полосой в радуге в другом, правильном мире. Но получилось не так. И я вам расскажу, почему так вышло, может, тогда мы все вместе сумеем это как-то исправить. Я уже сказала, что Гай Фокс был неудачником — но вся беда в том, что он это знал, поэтому он страшно нервничал: ведь ему так хотелось раз в жизни сделать что-то как следует и взорвать-таки Парламент! Он перебирал в мыслях все, что могло ему помешать: его предадут, порох отсыреет, свечка потухнет, фитиль не загорится… Он все продумал, предусмотрел все случайности, которые создают радужные полосы “почти одинаковых” миров. И вот среди ночи он так распереживался, что пошел и поджег фитиль — просто ради того, чтобы убедиться: да, он горит. Он не подумал, что пятое ноября — день, когда все это произошло — это последний день Ведьминой недели, когда в мире скапливается столько магии, что происходят самые странные события...
— Кто-нибудь, заткните девчонку! — проревел инквизитор Литтлтон.
Чарлз так и подскочил! Все это время он сидел, пытаясь разобраться в своих чувствах: он опять словно бы раздвоился, только внутренне, так, что этого не было видно — половина его попросту потеряла голову от страха, словно бы была заживо погребена в визжащем замкнутом отчаянии. Вторая половина здорово разозлилась — на Крестоманси, мисс Кэдвалладер, второй “игрек” и инквизитора Литтлтона — словом, на всех вокруг.
А когда внезапно раздался громкий грубый голос инквизитора Литтлтона, Чарлз посмотрел на инквизитора. Это был коротышка с глупой рожей, в синем костюме не по размеру — и он просто обожал арестовывать ведьм и колдунов.
Неожиданно для себя Чарлз снова вспомнил “своего” колдуна — толстяка, который так удивился, что его действительно жгут. И вдруг понял, чему тот удивлялся: тому, что такое ничтожество, такой очевидный дурак, как инквизитор Литтлтон, властен его сжечь. И все это было неправильно с начала и до конца!
— Ну давайте же! — взмолилась Нэн.—-Как вы не понимаете? Когда Гай Фокс зажег фитиль, получилась новая радуга возможностей! В нашем настоящем мире, в котором нам полагается жить, фитиль тут же потух, а с Парламентом ничего не случилось. Ведь когда фитиль загорелся, могло случиться все, что угодно — часовой учуял дымок, Гай Фокс залил огонек водой или произошло нечто такое, отчего мы живем так, как живем. Ну, например, Гай Фокс затоптал огонек, но не заметил крошечной искорки, и вот фитиль все горел, огонек полз к бочонкам с порохом...
— Я же просил заткнуть девчонку! — вопил инквизитор Литтлтон.
Обе половины Чарлза снова слились воедино. Чарлз смотрел то на инквизитора, то на Крестоманси. Крестоманси утратил свою элегантность. Лицо у него побелело и осунулось, а костюм пошел некрасивыми складками, словно внутри никого не было. Чарлз разглядел даже капельки пота на лбу. И тут он понял, что Крестоманси невероятным усилием остановил целый мир, чтобы Нэн успела уговорить второй “игрек” объединить колдовские силы и изменить порядок вещей.
Но второй “игрек” по-прежнему сидел, как сборище истуканов. Именно поэтому инквизитор Литтлтон снова принялся орать. Он был из тех людей, которых просто-таки невозможно заставить молчать — и Крестоманси пришлось отпустить его, чтобы получить возможность держать всех остальных.
— Да заткнись же! — рычал инквизитор.
— Ба-бах! — продолжала Нэн. — И вот Парламент взлетел на воздух, но в здании никого не было. Этим бы все и кончилось, тем более что сам Гай Фокс остался жив. Но помните — была Ведьмина неделя! Так что взрыв привел к гораздо большим разрушениям. Этим взрывом целую радужную полосу, в которой мы находимся, вместе со всей окрестной магией откололо от мира — вроде длинной цветной щепки. Но эта щепка откололась не полностью. Она обоими концами держится за остальную радугу — так до сих пор и происходит! А мы можем прилепить ее обратно, но для этого надо сделать так, чтобы взрыва никогда и не было. Поскольку сегодня Хэллоуин, то магия кругом даже сильнее обычного...
Чарлз увидел, что Крестоманси начинает дрожать. Похоже, он выдохся. Выходит, у него просто не осталось сил на то, чтобы прилепить отколовшуюся щепку обратно к нужному миру. Чарлз вскочил. Он хотел извиниться. Ведь ясное же дело, такой могущественный маг, как Крестоманси, мог попросту взять и исчезнуть, едва появился инквизитор Литтлтон. А Крестоманси решил остаться и помочь им. Но извинения могут и подождать. Чарлз понял — пора действовать, а благодаря Нэн твердо знал, что именно предпринять.
— Сидеть, мальчишка! — проскрежетал инквизитор Литтлтон.
Чарлз пропустил это мимо ушей. Он кинулся по проходу и схватил Саймона Силверсона за блейзер.
— Саймон! Что сделал Гай Фокс? Говори, быстро!
Саймон вытаращился на Чарлза. Он замотал головой, показывая на рот.
— Ну давай! Говори, кретин! — закричал Чарлз и крепко потряс Саймона.
Саймон сжал губы. Он боялся говорить… Это было как страшный сон.
— Скажи, что сделал Гай Фокс! — заорал на него Чарлз. Он отпустил Саймона и стал бомбардировать его магией, чтобы заставить открыть рот — Саймон только тряс головой.
Нирупам тоже догадался.
— Саймон, говори! — взмолился он.
И тут весь остальной второй “игрек” сообразил наконец, чего добивается Чарлз.
Все повскакали с мест и принялись кричать на Саймона: “САЙМОН, ГОВОРИ!” Мистер Уэнтворт тоже кричал, к нему присоединился голос Брайана. Магия хлестала Саймона немилосердно, даже Делия и Карен тоже кричали на него. Нэн присоединилась к хору, а внутри у нее так и клокотало от гордости и восторга. У нее все получилось, она добилась того, чего хотела, попросту описав это словами! И правда ничуть не хуже колдовства!
— САЙМОН, ГОВОРИ! — кричали все. Саймон открыл рот.
— Я... Ну отстаньте же! — Он ужасно перепугался, представив себе, что может случиться, но стоило ему заговорить — и сопротивляться хлеставшей его магии уже не мог.— Он... Он... Гай Фокс взорвал Парламент!!!
Все кругом немедленно подернулось рябью.
Было так, словно весь мир превратился в огромный занавес, свисавший складками, но каждая складка так и колыхалась — вперед-назад, вперед-назад. Рябь побежала по партам, по окнам, по стенам, по людям… Все трепетали. Их тянуло во все стороны и снова бросало в дрожь, пока не показалось, что каждого вот-вот разорвет в клочки. Рябь стала такой сильной и резкой, что можно было заглянуть внутрь складок.
Какое-то мгновение на внешней стороне складок был прежний, знакомый класс, на одной складке с мисс Кэдвалладер стояли инквизитор и два громилы, а на соседней виднелся Крестоманси. А внутри складок были самые разные места.
Чарлз понял, что, если он хочет извиниться перед Крестоманси, лучше не откладывать. Он обернулся и открыл было рот — но тут складки разгладились, и все стало совсем по-другому.
Глава шестнадцатая
— Пожалуйста, простите меня, сэр! — сказал один из мальчиков. Похоже, он действительно раскаивался… Чудо чудное!
Мистер Крестли вскинулся, решив, что задремал. По спине прополз холодок — в таких случаях обычно говорят, что кто-то ступил на твою могилу… Мистер Крестли поднял голову от тетрадок и оглядел класс.
В классе почему-то находился швейцар. Как бишь его? У него еще сиплый голос и по каждому вопросу
