– Но они должны быть гладкими. – Она растягивала слова, чтобы пальцы успели сделать обволакивающее движение вокруг яйца. – Попробуйте погладить колючий предмет.
– Понимаю вас, – сказал он. – Сейчас время ужина. Можно пригласить вас на ужин? Я часто ужинал в вашем доме. Я у вас в долгу.
– Не у меня, я никогда не кормила вас. – «Но покормила бы», – подумала она. – И я должна возвращаться. Я обещала не задерживаться надолго.
– Может, в другой раз?
Из вежливости стоило согласиться, но она не была уверена, что хочет этого. С ним было нелегко, с этим смуглым человеком, пишущим картины, от которых становилось сухо во рту. Но она признала:
– Мне понравилась ваша мельница.
– Хорошо, – сказал он. – Итак, перемирие?
Но ей подходил только вооруженный нейтралитет. Безразличие было бы удобнее, но он был сосед, не собирающийся сливаться с пейзажем. Она улыбнулась:
– Хорошо, я обещаю не убеждать отца отлучить вас от дома.
– В таком случае, – сказал он, – мельница – все еще член вашей семьи.
– Вместе с вами?
– Я сказал вам, что вы можете считать меня братом.
Она засмеялась, встряхнув головой, и ее волосы растрепались.
– О нет! Я не решила еще, как вас атрибутировать, но не думаю, что как брата.
– Это становится интересным.
Флиртовать можно было только на словах. Не то чтобы он потерял голову, он был способен держать себя в руках. Она также. Ее сердце было, без сомнения, отдано Марку. Но инстинкт говорил ей, чтобы она была поосторожнее с Корби Кемпсоном. Они могли говорить о перемирии, но она чувствовала скрытую угрозу, и противники из них вышли бы так же легко, как друзья.
Она вернула притягательное яйцо назад, на стол. Корби тут же взял его и вручил ей:
– Подарок.
– О! – Это потрясло ее. – Почему? Спасибо, но разве вам оно не нужно?
– Я не часто волнуюсь. – Он встал. Она встала тоже:
– И я также, если есть выбор.
– Нормальное правило, – сказал он. Посмотрел в окно, на огни «Хардич-Хаус». – Надеюсь, вы будете придерживаться его.
Если бы она положила яйцо назад, то признала бы, что поняла его намек. И она предпочла пропустить мимо ушей его замечание. Она спустилась по железной лестнице на первый этаж и вышла.
Следующую пару недель Эмма была занята поисками работы. И тут один из ее бывших покупателей сообщил ей о вакансии главного продавца в магазине одежды высшего класса в близлежащем городе. Эмма тут же помчались туда на собеседование. Ее сразу приняли.
Она вернулась в Лондон распорядиться некоторыми вещами из обстановки и собрать остальные вещи для отправки домой. Попрощавшись с друзьями, она обещала поддерживать с ними контакт.
Итак, она вернулась в свой настоящий дом. Она была рождена здесь и выросла здесь. Душой она никогда не была городской девушкой.
У Кита и Крисси еще продолжался медовый месяц, и они были далеко. Деревня же в целом приняла активное участие в возвращении Эммы. Женщины уверяли, что очень рады: ее приезд поддержит ее отца. Она знала, что за ее спиной судачили о Марке Хардиче, теперь снова свободном. Все ожидали новых событий. Она ничего не могла поделать с этим. Ведь и она сама ждала этого.
Марк, должно быть, слышал, что она вернулась. Спустя некоторое время они встретятся снова. Возможно, случайно, хотя его теперь редко видели в деревне.
Она задавалась вопросом, как Сара Хардич отреагирует на ее возвращение. Мисс Хардич не прибыла на свадьбу, потому что была на отдыхе. Она вернулась домой несколькими днями позже свадьбы Кита и Крисси. Кто-нибудь, возможно, написал ей, что Эмма Чандлер снова в деревне, и Саре Хардич, наверное, вряд ли понравилась эта новость.
Эмма ни разу не видела Марка за две недели. Корби же она встречала несколько раз. Когда она бывала в «Милл-Хаус», он, как правило, был тоже там. Он обычно проходил через «Милл-Хаус» и выходил на свою дорогу.
Если же Эмма видела его из окон, она небрежно, по-соседски, кивала в ответ на его приветствие.
У него, очевидно, вошло в привычку навещать их. И то, что он не приходил, когда она, еще живя в Лондоне, приезжала домой, скорее было исключением. Он приносил газеты, журналы, продукты. Как-то Эмма возвратилась из деревенского магазина, куда она ходила за беконом, и ее отец сообщил:
– Ни один из нас не является хорошим поваром. Видишь ли, моя дорогая, из нас троих Корби, конечно, лучший кулинар. Иногда готовили Кит или я, иногда он.
– Я знала об ужинах, – сказала Эмма. – Но что он на полном пансионе здесь…
– Он только время от времени трапезничал с нами. Ни разу не пришел бы, я уверен, если бы ты возражала, – поспешил заверить ее отец.
Но, кроме продовольствия, Корби приносил вырезки из газет о местной истории, о чем писал ее отец. Они обсуждались в тесном кругу. Карикатуры, которые он рисовал, вызывали смех. Он оставался на обед несколько раз, и, когда Эмма подавала жареные сельди к чаю в пятницу, она предупредила его:
– Я начинаю работать в понедельник, так что делайте выводы.
– Даю вам шанс отведать мою стряпню, – сказал Корби. – Готовлю обед в понедельник вечером.
– Да поможет вам Бог, – сказала Эмма. – Кормилец вы наш!
Отказаться от его услуг было невозможно. Оставалось надеяться, что обед будет съедобен.
Во время чая ее отец и Корби говорили о статуе, что стояла на паперти местной церкви. Они считали, что она шестнадцатого века, и называли ведьмой. Не имелось никаких данных на этот счет.
В полдень Корби делал наброски статуи. Он прислонил эскиз к кувшину молока, и Томас Чандлер улыбнулся:
– Очень ясное сходство. Смотри, Эмми, превосходное изображение Серой Леди.
Эмма увидела свирепый взгляд. Ведьма или нет, она выглядела очень злой женщиной.
– Не ставьте ее здесь, – попросила она. – От ее взгляда свернется молоко.
– Возможно, это была ее особенность, – сказал Корби.
Отец поместил Серую Леди между страницами журнала, но они продолжали говорить о ней. Эмма же открыла книгу и погрузилась в чтение. Тут пришло время убрать со стола. Корби помог ей. Она предпочла бы, чтобы он не беспокоился, но он всегда убирал, не следовало делать из этого проблему. Она все еще не чувствовала себя непринужденно в его компании. Если бы он не остался на чай, она не зарылась бы в книгу с головой. Ее отец мог читать за едой, он часто так делал, но Эмма обязательно бы болтала, мешая ему. С кем-либо еще, но не с Корби она участвовала бы в догадках насчет Серой Леди. Книга была прикрытием. За ней она не подпускала к себе.
В кухне она сложила тарелки с подноса в раковину, открыла холодильник, чтобы поставить туда кувшин молока, и тут он выскользнул у нее из рук, разбившись о каменный пол, взорвавшись белым ливнем молока и осколками фарфора.
Эмма завизжала, ее отец поспешил прийти, и Корби сказал:
– Это был особый дар Серой Леди. Молоко всегда портилось.
– Смотрите, что вы сделали, вы оба! – вопила Эмма с показным отчаянием. – Мы околдованы. Вы принесли злой глаз домой.
– Вы разозлили ее, – парировал Корби. – Где у вас тут веник?
Она достала метлу и совок. Отец удалился.
– Это адское совпадение, – сказал Корби. – Я не о Серой Леди. Я о кувшине.
– Что – о кувшине?
– Вам нужен новый, а сегодня вечером будет ярмарка посуды.
– Что за ярмарка посуды?
– Ярмарка с обычными прилавками и ларьками, чашки, блюдца, тарелки, кувшины.
– О! – воскликнула Эмма. Давненько она не была на ярмарке! Она не ожидала, что Корби любит такого
