Глава 33
Когда Чарльз пришел будить Зою на следующее утро после приступа тошноты, она была уже одета и сидела на краю кровати, бледная и унылая.
— Бедная девочка, — сказал он, садясь рядом и обнимая ее за плечи, — ты неважно выглядишь.
Она кивнула. Лицо Зои было серо-зеленым; казалось, из него ушла жизнь.
— Вызвать тебе врача?
Зоя покачала головой.
— Меня тошнит, — тихим, дрожащим голоском сказала она. — Но думаю, что доктор тут не поможет.
— Просто нужно отлежаться, да?
— Да. — Мягко высвободившись из объятий Чарльза, она встала и погладила его по щеке. — Я хочу съездить домой.
— Ты можешь остаться здесь, ангел. Мое маленькое сокровище, которое приходит убираться, присмотрит за тобой.
— Мне будет лучше дома, — сказала она. — Да и тебе спокойнее.
Чарльз вызвал ей такси, усадил в машину и поцеловал на прощание. Зоя смотрела на него из-за стекла. Ее глаза были огромными и полными грустной нежности. На мгновение он почувствовал себя смущенным. Как будто откусил больше, чем мог прожевать.
Он вернулся в квартиру и с минуту расхаживал по комнате. А затем, к собственному удивлению, вынул записную книжку и стал лениво листать странички с номерами прежних пассий. Наконец взял мобильный телефон и вытянул антенну.
Зоя заехала к Марине и забрала Эль. Она была рада, что не отпустила такси, — это сводило к минимуму вероятность нового столкновения с Франсуа и давало повод как можно скорее уехать. Когда- нибудь она придет поговорить с Мариной. И не один раз. Но не сегодня утром. Она была так измучена, что не могла пошевелить языком. Ей нужно было остаться наедине со своими мыслями. Отведя Эль в парк, она около часа погуляла с ней, не спуская с поводка, а потом вернулась домой.
Покормив щенка, Зоя отрезала несколько кусков хлеба и заставила себя съесть их с маслом и медом. Затем сварила какао и села за кухонный стол, еще помнивший их с Франсуа восхитительные трапезы.
Она думала о дяде Уильяме и о том, что он рассказал ей накануне. Услышав слова гадалки на набережной, мать приняла их за пророчество. Пророчество гибели, ожидающей ее дочь. Мать была убеждена, что в будущем над ее невинной дочерью нависнет некая сила, грозящая Зое неведомой опасностью. Боже мой, это же сказка про Спящую Красавицу и прялку злой колдуньи!
Со временем тревога заставила мать окутать дочь волшебным плащом. Мантией из иллюзий и полуправд, фантазий и снов, иррациональных страхов. И повсюду видеть опасность. А поскольку она была матерью, и притом нежно любимой матерью, ее влияние на Зою стало зловещим…
Зоя подняла глаза, удивленная тем, что в комнате стемнело. Должно быть, она просидела в одной позе с самого утра. Она окоченела, ныли спина и ноги. Зоя встала и подошла к окну. Солнце село, на горизонте горела лишь яркая полоса заката. Потом сквозь окно пробился лунный луч и лег на стол как серебряная шпага.
Она смотрела в сгущающуюся темноту, пытаясь связать разрозненные мысли воедино и прийти к какому-то выводу. Я шла по дороге, проложенной моей матерью, сказала она себе. Мать звала, и я шла. Я встала на эту дорогу, когда была девочкой. Превратившись в девушку, я попыталась найти свою тропу. Но теперь я взрослая, я ее нашла и не сверну в сторону.
И внезапно дорога впереди озарилась бриллиантовым сиянием. Без секунды задержки, без следа страха, испытывая лишь чудесное, блаженное ожидание, она сняла трубку и набрала номер Франсуа.
Леонора вынула из шкафа маленький красный чемодан, положила туда зубную щетку, пасту, щетку для волос, расческу и ночную рубашку. А потом задумалась.
Франсуа подошел и встал в дверях.
— Тебе помочь?
— Чистые носки, чистая майка, чистые трусы, смена обуви, — процитировала Леонора. — Ты всегда так говоришь, папа. А зубные принадлежности я уже взяла.
— Когда я должен заехать за тобой в воскресенье? — спросил он.
— Мелани сказала, в четыре. А ее мама и папа говорят, что тебе придется остаться на чай и пирожное.
— Понял. — Франсуа улыбнулся ей, почувствовав прилив любви и нежности. — Кажется, твоя Мелани — хорошая подруга.
Леонора подняла глаза и сказала:
— Да.
Франсуа надеялся, что острый детский инстинкт все же не позволит девочке проникнуть в глубину терзавших его мрачных мыслей. Возможно, единственным светлым пятном в его душе было удовольствие от того, что в последнее время Леонора часто гостила в полной семье. У Мелани были мама, папа, брат и сестра. В их доме царили шум и суета. Франсуа часто казалось, что Леоноре неуютно и одиноко с ее грустным, вечно озабоченным отцом.
— Ты очень аккуратная девочка, — сказал он, следя за дочкой, тщательно укладывающей свою одежду.
— У меня очень старая голова, — ответила Леонора.
— Странное выражение, милая, — улыбнулся Франсуа. — Но ты права.
— Так говорила Зоя.
Руки Леоноры на мгновение замерли, а потом снова взялись за работу.
— Ага, понятно. Ну, значит, Зоя права.
Леонора стремительно обернулась:
— Ты сказал «Зоя». Громко!
Франсуа вздрогнул:
— Да.
Леонора села на край кровати, наклонила голову и потерла руками колени.
— Папа…
— Да?
— Зоя придет на Рождество?
У Франсуа упало сердце. Этого он не ожидал.
Он сел рядом с Леонорой:
— Радость моя, не уверен.
— Я хочу, чтобы она пришла. А ты хочешь, папа? — страстно выпалила Леонора. — Хочешь или нет?
Он не мог говорить.
Леонора повернулась и обняла его. Не ища утешения, а даря его. Франсуа чуть не задохнулся от нежности.
— О, chйrie, — пробормотал он.
— Ты спросишь и увидишь, что она скажет?
Франсуа вздохнул.
— Папа!
Раздался звонок в дверь. Они вместе спустились по лестнице. Франсуа нес чемоданчик. Она обернулась и посмотрела на него. В ее глазах был все тот же вопрос. Вопрос, на который Франсуа в глубине души уже ответил. Несколько часов назад, в конце бурной и бессонной ночи.
В ухе Зои отдавались длинные гудки. Она стояла, прижав трубку к лицу и уже зная, что никто не подойдет. Шли минуты. Она представляла его где-то в пути. На мотоцикле или в метро. Бредущим пешком.
