– Это почему же? – удивился отец.
– Эмансипация, – сказал я первое, что пришло в голову.
Отец был озадачен. Слово «эмансипация», видно, не было ему знакомо. Мы посидели молча.
– Ты любишь умничать, – буркнул наконец он. – А работать не любишь. Я заметил это сразу. Придется за тебя взяться как следует.
– Восприимчивость коры больших полушарий, – перебил я его, – зависит от внешних раздражителей, в частности от сигналов, падающих на заднюю стенку сетчатки.
– Ну и что?
– Как что? Получается градация интерпретаций.
Отец поднял на меня тяжелый немигающий взгляд. Он не знал, как поступить. С одной стороны, ему, видно, очень хотелось съездить мне по уху, с другой стороны – за ученость не бьют. Лицо отца налилось кровью.
– Ну вот что! – крикнул он. – Хотите вы или нет: я пришел! Пришел, и все! Будете слушаться! Нет – буду драть ремнем. Умники!
– Император Веспасиан никогда не злился, – сказал я.
– Кто? – машинально спросил отец.
– Веспасиан. Римский император. Разве вы не слышали про него?
Воцарилось молчание.
– Ах, ты…
Я вовремя увернулся от чугунной руки и отбежал в сторону.
– Вольности друзей, колкости стряпчих, строптивость философов нимало его не беспокоили. Ссыльный киник Деметрий, повстречав его в дороге, не пожелал ни встать перед ним, ни поздороваться и даже стал на него лаяться, но император только обозвал его псом.
Больше отец не мог выдержать. Он рванул за мной. Я припустился со всех ног.
Об императоре Веспасиане я узнал из разодранной книжки, которую нашел на свалке. Книга была с буквой «ять» и так понравилась мне, что я выучил ее наизусть. Там подробно рассказывалось о жизни Веспасиана и других римских императоров. Знать ее наизусть было очень удобно. Например, начинает человек оскорблять тебя, а ты ему цитату из жизни Веспасиана – раз: мол, император так не делал. Пока человек стоит с вытаращенными глазами, ты взял и спокойно ушел. Хотя цитаты были очень умные, они почему-то всех раздражали, а некоторых даже доводили до трясучки.
Однажды нас поймал в колхозном саду сторож и отодрал крапивой. Пацаны, когда отбежали на безопасное расстояние, дразнили и обзывали его по-всякому, а он лишь довольно смеялся. Но стоило мне сказать, что император Веспасиан так бы не сделал, сторож страшно разволновался и гнался за мною целый километр.
Император Веспасиан оказал довольно сильное влияние на мою жизнь. Благодаря ему я прослыл в школе ехидой и себе на уме, хотя ни тем, ни другим я не был. Но самое главное, я совершенно неожиданно попал в сложные отношения с нашей историчкой Марией Степановной, по прозвищу Мария Стюарт. Как известно, Мария Стюарт прославилась жестокостью. Мария Степановна мало чем от нее отличалась, разве что жила немного позже. От этой Марии Стюарт у нас весь класс стал психованный. Например, рассказывает пацан про какие-нибудь там племена, а Мария Степановна сидит да поддакивает – маленькая такая, добренькая: да, да, правильно, молодец, мол… А потом как вскочит, очками засверкает: в каком году такая-то битва была?
– В 1671, – врет пацан.
– Нет. В 1671 другая битва была. Какая?
– Куликовская, – называет пацан единственную битву, которую он знает.
– Нет! Куликовская битва была не тогда. Ну-ка вспомни, в каком году была Куликовская битва?
– До нашей эры, – делает последнюю отчаянную попытку пацан.
Мария Степановна так и впивается в него очками.
– А когда наступила наша эра?
– За триста лет до Куликовской битвы, – выкидывает еще один финт пацан, но Мария Стюарт безнадежно машет рукой: садись, мол, «два», ничего не знаешь. Пацан плетется к себе на место, а историчка ему вдогонку:
– Ты хоть год-то своего рождения помнишь?
Измученный пацан останавливается и начинает морщить лоб.
– Тысяча девятьсот… нет, тысяча восемьсот тридцать шестой…
– 1935, – подсказывают ему с места.
– 1935! – радостно кричит пацан, надеясь, что ему поставят за это тройку, но, конечно, бесполезно.
Даже у наших отличников по истории не было пятерок.
– Я не знаю на пятерку, – любила говорить Мария Степановна. – Да что я! Сам Пимен не знал на пятерку!
Однажды я крепко подзалетел на жизнях королей, и меня все больше и больше засасывало в глубь веков. Я отчаянно метался от одного короля к другому, пока мне не пришла спасительная мысль. Лишь бы Мария Стюарт клюнула.
