указания, где строить наскоро дворцы для ночлегов, станции, обеденные столы.
Была приготовлена феерия, чтобы поразить царицу.
В Каневе царицу встретил Понятовский. Он израсходовал на прием три миллиона рублей.
Понятовский при встрече слегка волновался. Когда-то он и Екатерина любили друг друга… Теперь оба состарились, она носила корону…
Екатерина держала себя спокойно. О прошлом не было сказано ни слова. Она этого не любила. Мамонов, Потемкин, Безбородко и девица Протасова были тут же. Побеседовав с Понятовским о турецкой политике и уверив, что она не собирается воевать с Турцией во второй раз, Екатерина поехала дальше, не приняв даже приглашения польского короля отобедать. С Екатериной, кроме фаворитов, путешествовали еще принц де Дин и граф де Фегюр, с которыми она также была в нежных отношениях.
Потемкин обставил путешествие императрицы необыкновенными удобствами. Кибитку ее везли тридцать лошадей. Экипаж состоял из кабинета, гостиной на восемь человек, маленькой библиотеки, уборной и других удобств. Было похоже, что это салон-вагон. В этой кибитке ехали Екатерина, Мамонов, Лев Нарышкин, также слывший ее неразлучным фаворитом, фрейлина Протасова и австрийский посланник граф Кобенцль, приглашенный ехать ввиду предстоящего свидания с австрийским императором Иосифом, которого называли Иосифом Прекрасным за его красоту и холодность к женщинам.
Потемкин и Мамонов, устраивая путешествие царицы, украли огромные суммы денег, как и Безбородко в Малороссии. Все фавориты поражают своей жадностью и ненасытностью.
В Малороссии Безбородко строил хутора и селения, утопающие в деревьях и цветах.
Иногда это были просто искусно нарисованные крепостными художниками декорации, на которые царица любовалась, сидя в экипаже и принимая все за живую природу.
И здесь народ встречал ее восторженно, и она искренне решила, что Малороссия не только довольна своим закрепощением, но и благодарит за него.
– В Польше хуже, – рассказывал Потемкин. – Там в каждой деревне стоит виселица, и паны вздергивают на ней непослушных холопов.
Это была правда. Поляки ужасно жестоко обращались с крепостными, и Безбородко после раздела Польши первым делом приказал повсюду снести виселицы, воздвигнутые для домашнего помещичьего суда.
В Херсоне состоялось свидание с австрийским императором. Екатерина им увлеклась. Но Иосиф говорил о политике и философии, с трудом вынося дерзости Мамонова.
А Турция была испугана и путешествием, и свиданием, следствием которого явилась кровопролитная война.
Мамонов не утратил милостей императрицы, и его положение было теперь не менее прочно, чем некогда Ланского. Он был умен, образован, знатного происхождения и говорил на нескольких иностранных языках. При этом весел до шаловливости и верен Екатерине. Как честный офицер, он держал данное ей слово и не выходил из дворца.
Екатерина возвратилась в Петербург очень довольная, что видела свое царство, так хорошо устроенное ею и ее любовниками. Мамонова она любила не менее нежно, чем своих внуков, и назначила его «дитею».
– Дитя очень тебя любит, Григорий Александрович, и ценит твой ум. И чего ты на него всегда, как зверь, огрызаешься? – говорила она Потемкину.
Она уже мечтала теперь, что опорой ее в старости будет Мамонов.
Екатерина восторженно описывала Гримму своего любовника:
«… Рост выше среднего… Чудесные карие глаза… Крепок душой, силен и блестящ по внешности… У него ум за четырех, неисчерпаемый источник веселья и много оригинальности в понимании вещей и в суждениях. Кроме того, безграничная искренность».
Но за эту искренность Мамонов поплатился впоследствии.
– Гри-Гри, вы золотой человек, потому что вы дали мне бесценного Сашу, – милостиво улыбаясь, говорила императрица Потемкину.
Мамонов, как и Ланской, стыдился своего положения. Этим объясняется то обстоятельство, что он охотно подчинился распоряжению царицы не выходить из дворца. Это были единственно порядочные люди среди фаворитов Екатерины. Но Ланской был бескорыстен. Он молчаливо грустил в своей золотой клетке, не имел сил из нее вырваться, может быть, по нежности своего сердца, жалея покинуть пламенно, горячо любившую его Екатерину.
Мамонов не скрывал своего стыда, но заставлял за него платить.
В обществе были недовольны расточительностью Екатерины, которой фавориты стоили более четырех миллионов рублей.
Требуя верности Мамонова, она приблизила к себе юного офицера Казаринова, которого случайно увидела на параде, и за одну ночь подарила ему имение, стоившее четыреста тысяч рублей.
Конечно, императрица щедро платила за свои удовольствия из царской казны.
Но она уже укрепила и расширила русские владения, завоевала Новороссию, Крым, приобрела часть Польши и заботилась о цельности русского государства, скрепляя его цементом рабства. Но, возможно, что в ее эпоху другая политика была невозможна и продиктована ей политической мудростью, той мудростью, с которой египетские фараоны воздвигали свои пирамиды, не щадя жизней рабов, которые их строили.
Екатерина строила здание обширной, цельной, единой несокрушимой России. Она первая завоевала для России голос в Западной Европе. И ценила себя как архитектора очень долго.
– Конституция обошлась бы стране еще дороже самодержавия, – говорила она. – Лучшая из конституций ни к черту не годится, потому что она делает больше несчастных, чем счастливых. Добрые и честные страдают от нее и только негодяи чувствуют при ней себя хорошо, потому что набивают карман, и никто их не наказывает.
