лагеря.
Отряды и являлись сюда в полном составе, но в том, что затевала культурница-массовичка Лионела Карповна, участвовали в основном девочки. Они неутомимо играли и танцевали. Иногда танцевали и ребята постарше. Большинство же мальчиков занимало скамейки и бегало вокруг площадки. Малыши боролись и катались на мягкой траве, как жеребята.
Музыки было вдоволь: то играл толстый аккордеонист Толик, то гремел репродуктор — колокол на столбе. Когда играл Толик, слышны были ребячьи голоса и даже мерный шум моря. Когда гремел репродуктор, все заглушалось, и в горах зарождалось эхо.
В этот вечер Орионовна попыталась весь пятый отряд приохотить к танцам — ведь ничто так не сплачивает коллектив, как общее дело! Она вывела мальчишек и девчонок на площадку, построила парами.
Лионела Карповна, туго затянутая в светлый брючный костюм, показала движения польки и попросила повторить их за нею. Толик наигрывал. Мальчишки дурачились, скрывая неловкость и неумение. Девчонки, задаваясь, ныли:
— Ирина Родионовна, а чего Багров на ноги наступает!
— Ирина Родионовна, а чего Забрускин говорит, что я неуклюжая, как корова!
Орионовна старалась не обращать внимания, веселилась, как никогда, упорно проводя свою линию: танцевать всем! Она взяла в партнеры Пантелея. Ему не до этих танцев — век бы их не видать — но не удерешь. И он танцевал, глядя себе под ноги, оступаясь и сбиваясь с шага. Орионовна не сердилась, терпеливо подсказывала:
— Музыку слушай, музыку, а ноги — они сами пойдут, как только ты услышишь музыку…
Она и других ребят подбадривала, а некоторых даже прихваливала. Оставив ненадолго Пантелея, она подошла к Лионеле Карповне и вместе с нею дирижировала танцами, напевала. Пантелей уже высматривал местечко на скамье, когда Орионовна подозвала Капу и подтолкнула к Пантелею:
— Займись моим партнером. Он уже почти умеет!
Сделали несколько шагов, и ноги Пантелея одеревенели от напряжения. Он остановился. Капа стояла рядом, давая ему отдохнуть. В ее черных мохнатых глазах было спокойное внимание, и Пантелей решил: постараюсь, станцую, как следует! Но скоро Капа остановилась и придержала Пантелея за руку:
— Танцуй свободно, как ходишь… Посмотри, вон…
Валерий Васильевич танцевал с Валерией Васильевной. Они танцевали, и музыка равнялась по ним. Она вроде бы даже замедлялась, когда Валерий Васильевич медленно переставлял ногу, которая болела. Музыка как будто даже затихала, когда Валерий Васильевич что-то говорил Валерии Васильевне. Они шли — глаза в глаза. Он заговаривал, а она слушала и кивала едва заметно: понимаю, продолжайте, продолжайте…
— Говорить надо? — спросил Пантелей. — О чем?
В глазах Капы блеснул смех, но сказала она сердито:
— Ни о чем!
Аккордеонист Толик устал. В колоколе репродуктора что-то хрипело и стучало.
Валерий Васильевич пошел к скамейке — передохнуть. Бастик Дзяк уступил ему место, а сам стал рядышком, помялся:
— Валедий Васильевич, а кто вам Валедия Васильевна?
— Коллега… Товарищ по работе…
— А Идина Додионовна?
— Тоже товарищ по работе…
— А почему вы все вдемя только с Валедией Васильевной даз-говадиваете?
— Разве?
— Ага!
Заиграла музыка, Валерий Васильевич поднялся и развел руками: мол, видишь, некогда отвечать на твои вопросы.
Усилия Орионовны не пропали даром — ребята кое-чему научились, а научившись, стали охотнее выходить на площадку, покорно выполняли требования своих партнерш. И тут случилось непредвиденное.
Увлеченно танцевавший Санька Багров вдруг качнулся, вываливаясь из ряда. Пары сбились. А Санька попытался вернуться на место, но его повело — он едва не рухнул на бетон. Орионовна подхватила его, и он на ослабевших ногах побрел к скамейке. Санька согнулся, вдавил кулаки в живот, икал и постанывал.
Малышей сдуло с ближайшей скамейки. Санька лег на нее, лицом к спинке. Резко вытянулся, дернулся, свернулся калачиком, заохал через силу:
— Ой-и… Мамочка!.. Ой-и…
Растерянная Орионовна гладила его голову, просила:
— Что с тобой, Александр! Ну, скажи же, что с тобой?…
Санька корчился, невнятно жаловался:
— Уммми-раю…
Перекрывая все звуки, взлетел пронзительный голос Бастика:
— Багдов умидает! Сам он сказал, сам!.. Доктода!
Валерий Васильевич подсунул под Саньку руки, сказал Орионовне:
— Я его в медпункт отнесу…
— Что вы! — всполошилась Орионовна. — А вдруг хуже станет.
— Доктода! — вопил Бастик.
— Замолчи! Я уже иду за ним! — воскликнула Валерия Васильевна и побежала в сторону медпункта.
Плаврук Эммануил Османович, который никогда прежде на этой площадке не появлялся, теперь примчался, склонился над Санькой, допытываясь:
— Ты узнаешь меня, Багров? Багров, это я. Скажи, что с тобой, скажи, Багров, и я окажу тебе первую помощь! Первую помощь!
Орионовна оттеснила плаврука, загородила Саньку собой:
— Ни в коем случае! Никакой самодеятельности! Поскорее доктора!
Лионела Карповна разгоняла ребятишек, отстраняла взрослых:
— Не надо толпиться возле больного: ему необходим воздух! Санька терял силы и нечленораздельно мычал:
— Ыииии… Умммм…
Доктор взлетел на площадку, как большая белая птица, — крыльями развевались полы халата. Он поднял руку, потребовал:
— Музыку!.. Убрать!..
И музыка оборвалась, точно радист услыхал доктора.
— Минуточку! Сейчас разберемся!
Только доктор подскочил к Саньке, только взял руку, чтобы пульс нащупать, как случилось еще более непредвиденное: «умирающий» легко встал, потянулся, хихикнул:
— Чего вы? Я — ничего…
Все застыли, а Санька вразвалочку пошел по площадке, будто круг почета делал. Все провожали его глазами и не могли рта раскрыть.
— Продолжайте, танцуйте, — помахав рукой, разрешил Санька.
И тут плаврук пришел в себя:
— Утопить тебя мало!
Орионовна заплакала:
— Ну, Багров!.. Ну!
— Во дает! — восхитился Олег Забрускин. — Ложный вызов! «Скорая» приехала, а больной — здоров.
А доктор, удивив окружающих, рассмеялся:
— И хорошо, что здоров, хуже было бы, если бы он по-настоящему захворал!
