– Я спрашиваю, где продукты?
– В холодильнике, где же им еще быть, – снисходительно ответил Арсений, распахивая дверцу холодильника. Пока он выгружал на стол продукты, она стояла и смотрела ему в спину. Он отчего-то чувствовал ее взгляд, и этот взгляд прожигал его, как будто и не взгляд вовсе, а какие-то совершенно особенные лучи, с помощью которых человек не только видит другого человека насквозь, но к тому же еще и читает его мысли.
А мысли Арсения по-прежнему вращались вокруг девицыных ног, худых и очень длинных, одетых в беленькие носочки.
– У меня здесь полы не очень чистые, – хмуро пробасил он не оборачиваясь. – Вы бы надели тапочки.
– Ничего страшного, – ответила она равнодушно.
– Потом не говорите, что я вас не предупреждал.
– Не скажу. Вы, кажется, курицу забыли.
– Что? – Он захлопнул дверцу холодильника и повернулся к укротительнице змей и лифтов лицом. – Какую еще курицу?
– Ту самую, из которой я котлеты должна делать...
– Котлеты... – простонал Арсений. – О Господи... Котлеты... Вот сволочь-то, а? Вот сволочь!
– Кто сволочь? – устало поинтересовалась укротительница.
– Да Сидор! Сидор, мать его! Сволочь распоследняя... Эх! – Арсений безнадежно махнул рукой.
– Сидор – это тоже ваш сын? Волк?
– Сидор – это кот! – отмахнулся Арсений. – Никакой он не волк, он скотина настоящая... Я же эти грудки куриные на столе оставил... размораживаться... А он, сволочь... Простите меня, конечно... Он их сожрал, гад такой! Эх, убью!
Арсений пулей вылетел из кухни, надеясь отыскать кота и высказать ему все, что он о нем думает.
– Вы что же, – донеслось ему вслед, – всерьез полагаете, что ваш кот съел за ночь полтора килограмма куриного мяса, да? И даже косточки не оставил?
– Полагаю, что эта гадина его затырила... На черный день! И даже знаю куда! – отозвался Арсений, опускаясь на колени перед диваном в гостиной. Так и есть – пахло курицей, остатки которой бледно розовели у стены. Кота поблизости не было.
– Нашли? – послышался любопытный голос. Арсений обернулся и обнаружил в дверном проеме все ту же девицу, о существовании которой в порыве гнева позабыл уже во второй раз за время их недолгого знакомства. Вернее, сначала обнаружил ее ноги. Из положения лежа на полу они выглядели невероятно длинными.
– Нашел, – прокряхтел он в ответ и принял вертикальное положение. – Господи, что за день сегодня такой... Сумасшедший...
– И что вы теперь с ним сделаете? – поинтересовалась девица, взглядом показывая под диван.
– Убью, я же сказал, – равнодушно отозвался Арсений.
Если бы он убивал кота каждый раз, когда собирался его убить, восьми кошачьих жизней определенно оказалось бы мало.
– Что-то не верится, – усмехнулась в ответ девица. Усмешка очень быстро сползла с ее лица, на котором вмиг появилось выражение профессиональной озабоченности. – Из чего же мне теперь делать котлеты?
– Я сейчас... Сейчас схожу в магазин и куплю курицу. Здесь у нас поблизости магазин, там всегда свежие куры, михайловские...
Она молча кивнула и исчезла в дверном проеме. Арсений поплелся следом, пытаясь на ходу сообразить, какую бы мучительную казнь придумать для кота. Чтобы этот гад умер не сразу, а постепенно, чтобы полностью перед смертью успел прочувствовать всю степень своей вины, ощутить всю глубину своего запоздалого раскаяния.
Лапы ему сперва, что ли, отрубить? А потом уши отрезать?
Девица-повар уже суетилась на кухне, не подозревая, какие ужасные мысли бродят в голове ее временного работодателя. По-хозяйски гремела кастрюлями, тарелками и ножами, зажигала газовые конфорки, наполняла кастрюли водой.
Вспомнилась сразу, конечно же, Татьяна, которая буквально еще несколько месяцев назад точно так же гремела на кухне теми же самыми кастрюлями. Несколько месяцев назад – это номинально, в соответствии с перекидным календарем, прикрепленным к кухонной стене канцелярскими кнопками. А вообще с тех пор уже целая жизнь, кажется, прошла...
И даже, может быть, не одна.
Теперь Арсений с Федором остались вдвоем. Два одиноких Волка. А Татьяна, хоть и была тоже Волк, отбилась от стаи, променяла ребенка и мужа на арбузы.
Как выяснилось на десятом году семейной жизни, арбузы были ей дороже, чем ребенок и муж.
Арсений тяжело вздохнул и снова, в который раз уже за это утро, на себя разозлился. И что это он, в самом деле, вздыхает?
– Кажется, вы в магазин идти собирались, – напомнила девушка-повар не оборачиваясь.
– Так я уже иду, – отозвался Арсений, не двинувшись с места.
– Я заметила, – откликнулась девушка. – Вы что же, прямо так и пойдете?
– Прямо так – это как?
– Ну, вот так. Не причесавшись и в этих... бриджах?
– А чем это вам так не понравились мои... бриджи? – всерьез нахмурился Арсений, разглядывая сверху неровно обрезанные и обмахрившиеся штанины, на одной из которых красовалось внушительных размеров масляное пятно, очертаниями напоминающее южноамериканский континент.
– Так вы их хотя бы застегните, – вздохнула девица, по-прежнему не оборачиваясь.
«Заметила, значит», – усмехнулся он мысленно и, к величайшему собственному удивлению, слегка покраснел.
Интересно, если мужик, прожив на свете без малого тридцать лет и ни разу в жизни за эти без малого тридцать лет не покрасневший, внезапно вдруг краснеет – это что значит? Что он совсем свихнулся, или мужиком быть перестал, или...
Или еще что-нибудь?
– Застегнул, – нахально сообщил он девице и даже усмехнулся, пытаясь отомстить ей за предательский юношеский румянец, который никак не хотел исчезать со щек.
– Поздравляю, – спокойно ответила она. Обернулась наконец, отложив в сторону недочищенную ярко- оранжевую морковку, посмотрела на него пристально и сказала: – Вы понимаете, что я не смогу приготовить котлеты из курицы, если у меня не будет курицы?
– Логично, – согласился Арсений. И почему-то опять не сдвинулся с места.
Девица продолжала сверлить его взглядом. Он вдруг испугался, что она, не выдержав его странного ослиного упрямства, просто разозлится, плюнет на все и уйдет, оставив его наедине с недочищенной морковкой и целой кучей разнообразных продуктов, с которыми он практически не умел обращаться. «Нет, так нельзя», – сказал он себе.
– Да вы не переживайте, девушка, я сейчас, мигом... Здесь близко, говорю же...
– Я не переживаю, – ответила она, и по выражению ее лица и по интонации можно было легко догадаться о том, что она переживает, и очень даже сильно переживает из-за того, что связалась с этим полоумным типом, и уже проклинает тот день и час, когда согласилась на эту безумную авантюру, и...
И много еще чего такого можно было прочитать по лицу девицы.
Надо же, вдруг подумал Арсений, столько времени они уже общаются, а он, свинья, до сих пор не спросил, как ее зовут. Все называет ее про себя то девицей, то девушкой-поваром, то укротительницей лифтов, то дрессировщицей змей...
– Кстати, вас как зовут?
– Майя, – ответила она, снова отвернувшись к своей морковке.
– Майя, – повторил Арсений. – Такое редкое имя... Вас так назвали, потому что вы в мае родились, да?
