Этого не может быть, в сотый раз мысленно повторил Евгений.
Эти проклятые часы не могли никуда исчезнуть. Они не могли испариться, раствориться в воздухе. Они не могли быть простой галлюцинацией – тогда, наклонившись, опуская тело на диван, Евгений отчетливо слышал, как тикал внутри механизм. Он помнил браслет из белого металла и темный циферблат под стеклом, покрывшимся от времени мелкими царапинами. Помнил время, которое показывали часы в ту ночь, – восемь минут первого.
Теперь часов на руке не было.
И если отбросить в сторону версию о вмешательстве потусторонних сил, в существование которых Евгений никогда не верил, это значило, что за прошедшие с момента убийства несколько дней в квартире кто-то побывал. Кто-то зашел сюда, снял часы с руки покойника и вышел, забрав их с собой.
Это значило, что невидимая игра, которую затеял кто-то у него за спиной, продолжалась. Цель по- прежнему была непонятной, а средства ее достижения – по меньшей мере странными.
Ему снова стало страшно. Как будто он оказался у края пропасти и навалилась вдруг темнота, непроницаемая и густая, затмив собой очертания окружающего мира. И нужно было сделать шаг наугад, зная, что этот шаг в темноте может оказаться последним.
Охрипшим голосом он попросил у следователя сигарету. Выйдя в подъезд, долго чиркал зажигалкой, пытаясь поймать узкое пламя, задуваемое ветром из приоткрытой оконной рамы. Неприятное ощущение, будто кто-то невидимый стоит у него за спиной, пристально наблюдая за его действиями, читая, как по- написанному, его мысли, не отпускало – напротив, становилось еще сильнее. Быстрыми и глубокими затяжками он в считанные секунды уничтожил сигарету до самого фильтра, обжигая губы и почти задыхаясь.
Этот кошмар не закончится никогда.
Этот покойник сведет его за собой в могилу, дай только срок. Он отомстит ему за те побои в подъезде так, что мало не покажется. Он заставит его задохнуться от собственного бессилия. Он будет преследовать его уже после смерти до тех пор, пока Евгений окончательно не сдастся. И если они встретятся в раю – он и там от него не отстанет. Лучше уж ад, чем такое соседство.
Евгений мрачно усмехнулся и попытался вытянуть из истлевшей сигареты еще хоть одну затяжку.
– Гражданин сосед. – Послышавшийся из приоткрытой коридорной двери голос усатого следователя вывел его из задумчивости. – Что же вы здесь все курите? Мне паспортные данные ваши нужны, а вы все курите и курите. Есть паспорт у вас с собой?
– С собой нет, – слабо соображая, что от него требуется, откликнулся Евгений, отбрасывая в сторону дымящийся окурок. – Паспорт дома.
– Так сходите и принесите, будьте любезны, – нетерпеливо попросил следователь, провожая глазами окурок, от которого остался один только фильтр с почерневшим ободком сгоревшей бумаги. И добавил зачем-то: – Врачи рекомендует выкуривать сигарету не больше, чем на две трети. Чем ближе к фильтру, тем выше концентрация вредных веществ.
– Врачи вообще не рекомендуют курить сигареты, – сухо уточнил Евгений, внезапно почувствовав, что следователь ему неприятен. Какое-то колючее высокомерие сквозило в его прищуренном взгляде, какая-то непробиваемая и агрессивная уверенность в собственной правоте, свойственная недалеким людям. А может быть, это разрастающийся внутри страх и предчувствие неотвратимой беды сказывались таким образом на его восприятии. Сейчас даже стены подъезда казались ему враждебными.
Быстро поднявшись вверх, Евгений отыскал в кармане ключи, по дороге рассуждая, на сколько еще времени затянется процедура составления протокола. Паспорт вот уже несколько дней лежал у него в рабочем портфеле, с тех самых пор, как он забрал его из бухгалтерии после оформления каких-то индивидуальных налоговых документов. Портфель еще со вчерашнего вечера продолжал стоять в коридоре возле стены.
Снова позабыв разуться, он прошел с ним на кухню, положил на стол, щелкнул замками и открыл крышку, припоминая, что паспорт должен находиться в самом низу, под разными папками с документами и чертежами. Открыл – и почувствовал, как откуда-то из глубины поднимается сдавленный стон, похожий на стон зверя, за несколько секунд до конца услышавшего свист пули у себя за спиной. Стон выплеснулся наружу, несмотря на то что Евгений стиснул зубы, пытаясь ему помешать.
Часы на браслете из белого металла лежали в углу, слегка придавленные краем тяжелой картонной папки. Сначала Евгений увидел только самый краешек браслета. Уже догадываясь обо всем, он подцепил этот краешек, потянул за него и понял, что не ошибся. Часы были те самые. Теперь они лежали кверху циферблатом, и секундная стрелка как ни в чем не бывало тихонько двигалась по кругу под поцарапанным стеклом. Часы по-прежнему исправно работали, несмотря на то что давным-давно должны уже были остановиться, потому что были механическими и требовали ручной заводки.
В первую секунду, услышав тиканье часов, он подумал почему-то именно об этом. Кто-то завел их, и сделал это не просто так. Это был знак, какой-то неведомый символ, означающий то ли продолжение, то ли близкий конец игры. Наступление скорого финала. Ждать оставалось недолго – видимо, до тех пор, пока часы не остановятся. Знать бы только, когда это случится и сколько времени у него осталось.
Или отсчитывающая время на циферблате секундная стрелка означала что-то другое?... Но что?
Задумчиво протянув руку, Евгений достал часы из портфеля и положил их на ладонь, ощутив кожей холодок белого металла.
Этот ход с часами выглядел не менее странным, чем все остальные ходы в этой игре, которую Евгений вел вслепую. Он выглядел не просто странным, а абсолютно нелепым, потому что определенно раскрывал карты человека, ведущего игру. Теперь по крайней мере стало абсолютно ясно, что человек этот – один из тех, что накануне обсуждали достоинства и недостатки декоративных балконов в проекте жилого дома у него в кабинете. Это было очевидно, потому что именно там, в кабинете, его портфель оставался какое-то время без присмотра. Если не считать прихожую Ленки Лисичкиной, в которой портфель одиноко простоял часа полтора.
Но в прихожую Ленки Лисичкиной не входил никто посторонний.
Как, впрочем, и в его собственную прихожую.
Оставался только рабочий кабинет. Единственное место, где можно было легко осуществить этот фокус с часами ближе к концу рабочего дня, справедливо понадеявшись на то, что в это время он уже не станет копаться в портфеле в поисках каких-то бумаг и, значит, не обнаружит сюрприза раньше положенного времени. Зная, что он никогда не курит в кабинете. Все было просто и легко, как дважды два. Непонятна была только цель. Зачем кому-то понадобилось пробираться в квартиру убитого, снимать браслет с часами с его руки, заводить их и потом тайком подкладывать эти часы Евгению в портфель?
Непонятно. Необъяснимо. Нелогично.
Рассчитывать на то, что часы каким-то образом попадутся на глаза представителю следственных органов, было бы по меньшей мере глупо. Никто не знал, что Евгению придется быть понятым в квартире с обнаруженным мертвецом. Это вышло случайно, просто потому, что именно в это время у него, как назло, кончились сигареты. Если бы не сигареты – он не вышел бы из дома, не столкнулся бы на лестнице с участковым. А главное – в любом случае, как бы ни сложилась ситуация, не было практически никаких шансов на то, что часы в его портфеле увидит кто-то посторонний. Тем более участковый или следователь. И о прибытии следственных органов, кстати, тоже никто не знал заранее. Никто, кроме соседа в тапочках, который первым забил тревогу, заподозрив неладное. Кроме него – ни одна живая душа...
«Нет, – подумал Евгений, продолжая как завороженный смотреть на секундную стрелку, бегущую по кругу черного циферблата. – Нет, меня не так-то просто сбить с толку... Глупо даже на это надеяться...»
Какая-то другая, новая и важная, мысль мелькнула на задворках сознания и исчезла, не успев оформиться. За спиной раздался голос – знакомый, но в то же время показавшийся чужим.
Он обернулся, продолжая держать в руке часы убитого Слизня.
Яна стояла рядом и смотрела на него прищурившись. Казалось, находка Евгения ее совсем не удивила. Она скользнула по белому браслету равнодушным взглядом, хотя было понятно, что часы она узнала. Не могла не узнать, Евгений был в этом уверен.
– Ты что-то спросила? Извини, я не расслышал.
Она помолчала еще какое-то время, будто что-то решая для себя.
