обязанностям. Подошла к ребенку, который, к небывалому счастью своего отца, все еще спал посередине разложенного дивана, кое-как завернутый в пеленку, и начала с ним разговаривать.
– Это кто тут у нас спит, а? Это кто тут у нас спит такой хороший? Такой славный? Кто-о-о такой маленький тут у нас спит?..
Тихон, занятый в это время беглым просмотром договора с фирмой о предоставлении услуг, от удивления выронил ручку. Кажется, ему прислали сумасшедшую няню.
– Девушка, он же спит!
– Спит, конечно! – елейным голоском отозвалась няня. – Я же говорю! Спит, маленький…
– Вот именно. А зачем же вы его будите? – сердито спросил Тихон.
Пожалуй, стоило еще три раза подумать, прежде чем заключать договор с этой странной няней.
– Я его не бужу. Я с ним просто разговариваю, – пояснила няня тоном, каким врачи психиатрических клиник разговаривают со своими пациентами в стадии обострения.
– А зачем вы с ним разговариваете, если он спит? Вы же его разбудите!
– С детьми нужно всегда разговаривать. Даже когда они спят.
– Круглые сутки, что ли? – обалдел Тихон.
Восседающий за журнальным столиком юрист – крупный краснолицый мужчина с густой бородой и безнадежной проплешиной на макушке – наблюдал за их разговором с большим интересом.
– По мере возможности, – пояснила няня. – Он слышит даже во сне.
«Это еще вопрос, слышит ли он вообще что-нибудь!» – подумал Тихон, а вслух сказал:
– Это она вообще-то. Девочка. Я вчера, кажется, говорил об этом вашей… сотруднице.
– Да, конечно. Я знаю, девочка. Хоро-о-шая девочка! – Вместо человеческой речи опять послышалось гнусное сюсюканье. Тихон сглотнул подступившую к горлу тошноту. – И как же нашу девочку зовут? А? Как зовут нашу ма-а-ленькую девочку?
– Вы… меня спрашиваете, да? – обреченно поинтересовался Тихон.
– Вас, кого же еще! Девочка же спит, и она при всем желании не может мне ответить! Она еще не умеет разговаривать!
Тихон некоторое время растерянно молчал. Проблема заключалась в том, что он со вчерашнего вечера так и не смог вспомнить, как же зовут эту девочку, которую про себя продолжал называть исключительно ребенком и никак больше.
Тихону было удобно, а ребенку все равно.
Пауза затягивалась. Девушка по имени Лана и юрист с проплешиной смотрели на диковинного папашу во все глаза. С каждой секундой становилось все более очевидным: имени своего ребенка он не знает. Левая лохматая бровь юриста подозрительно поползла вверх: что-то здесь не так, уважаемый папочка. Няня нетерпеливо постучала костяшками пальцев по гипсокартонной панели.
Нужно было что-то делать.
Тихон растянул губы в глупейшей улыбке и продекламировал с выражением:
– «Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный волны, плеснувшей в берег дальний… Как звук ночной в лесу… глухом…» Вы любите Пушкина?
– Вы что, не знаете имени собственной дочери? – изумленно спросил юрист.
«Эх, – подумал Тихон, – если бы ты только мог себе представить, каким образом эта самая дочь у меня появилась… Не изумлялся бы так!»
– Да знаю, знаю я имя собственной дочери, – примирительно сказал Тихон, вспомнив, что где-то там, в пакете, набитом памперсами и бутылками, должно было находиться и свидетельство о рождении, в котором непременно будет написано имя ребенка!
Заветный пакет по-прежнему, еще с вечера, валялся в прихожей, и Тихон стрелой помчался к нему. Не церемонясь, вывалил на пол все содержимое, отыскал заламинированый светло-голубой прямоугольник, схватил его в руки. Выпрямился, улыбнулся, развел руками, совершил еще с десяток ненужных движений, мысленно обозвал себя тупым идиотом и сообщил, что его дочь зовут Юлия Тихоновна.
– Юлия Тихоновна? Какая прелесть! Мне ее так и называть? По имени-отчеству, да? – восторженно поинтересовалась няня.
– Да. Ей очень нравится, когда ее называют по имени-отчеству, – буркнул Тихон. – Давайте уже подпишем наконец этот договор и… Мне на работу пора.
На работу в тот день Тихон попал очень не скоро.
Закончив формальности с юристом и оплатив аванс, он наконец-то вырвался из квартиры, за последние несколько часов превратившейся для него в настоящую камеру пыток. Но поехал не на работу, а по магазинам. Няня, сделав ревизию в пакетах с детскими вещами, сообщила, что вещей этих совсем мало, что в пакетах отсутствуют такие совершенно необходимые мелочи, как…
Далее следовал список «мелочей», который проворная нянька накатала на листе формата А4 убористым почерком. И Тихону ничего не оставалось делать, как ехать с этим списком в «Детский мир». С трудом припарковавшись, он влетел в здание универмага, поймал первую попавшуюся девушку-продавщицу, вручил ей список и предоставил полную свободу выбора. Девушка-консультант, совсем молоденькая, чем-то напуганная, попыталась робко объяснить Тихону, что вещи для ребенка должны выбирать сами родители.
– Разве вам все равно, какого цвета, например, будет у малыша распашонка? Или ползунки? Вдруг вам не понравится то, что я выберу?!
Тихон уверил, что ему абсолютно все равно и что ему непременно понравится все то, что она выберет, потому что сразу видно, что у нее отличный вкус… и вообще она отличная, просто замечательная девушка.
Смущенная таким натиском, замечательная девушка отправилась в торговый зал выбирать вещи по списку, а Тихон дал деру из магазина, почувствовав, что от одного только вида бесконечных пеленок, ползунков, носочков и чепчиков начинает испытывать позывы к тошноте.
Через час он уже запихивал в машину «мелочи», самой крупной из которых оказалась коляска бледно- розового цвета. Коляска с большим трудом поместилась на заднем сиденье джипа, ванночку для купания пришлось запихнуть в багажник, туда же рядами он уложил упаковки с памперсами, а на переднем сиденье рядом с местом водителя взгромоздился фирменный пакет с пеленками, клеенками, чепчиками, сосками и прочими атрибутами счастливого детства.
«Это только на два года, – утешал он себя по дороге к дому, сатанея от громыхания погремушек при каждом торможении. – Всего лишь два года мучений, а потом – полная свобода. Ну представь, что тебя на два года посадили в тюрьму. По ложному обвинению. Обидно, конечно, но ведь ничего уже с этим не поделаешь. Нужно просто набраться терпения и ждать, когда закончится положенный срок… Два года – совсем немного. Год… и еще один год. Триста шестьдесят пять дней и… и еще триста шестьдесят пять… всего семьсот тридцать… В самом крайнем случае – семьсот тридцать один, но это если не повезет и один из двух годов окажется високосным… Да, нужно будет обязательно посмотреть в календаре…»
В радиоприемнике, словно в насмешку, то ли мужской, то ли женский голос распевал лирическую песенку о том, как какой-то там малыш «растет не по годам и уже читает по слогам… озорной и добрый мальчуган…». Старая песня, Тихон и раньше ее слышал и не обращал на нее никакого внимания. Но то ведь было раньше, не сейчас. А сейчас, торопливо и со злостью выключая приемник, он едва не сломал его. Все, все будто сговорились против него! И песню эту на радио наверняка специально заказала Наталья, чтобы поздравить своего бывшего мужа с успешной сдачей экзамена на степень клинического идиота…
Выгружая в прихожей вещи из магазина, Тихон очень надеялся, что его приход останется незамеченным. Из-за закрытой двери когда-то супружеской спальни доносился рев младенца и улюлюканье няньки.
«Нашли общий язык», – удовлетворенно подумал Тихон, потирая уставшие руки. Розовую коляску он задвинул в угол, рядом поставил малиновую ванночку, в нее накидал кучу белья вперемешку с сосками и памперсами и пулей выскочил из квартиры, постаравшись неслышно закрыть за собой дверь. В этот момент впервые за последние сутки он испытал чувство, похожее на легкое облегчение.
Один день был позади.
Оставалось еще семьсот двадцать девять.
Если, конечно, ему повезет и следующий год не окажется високосным…
