время».
Алька зажмурилась и начала мысленно проговаривать стихотворения любимых поэтов: Ахматовой, Есенина, Цветаевой, Гумилева. У нее с детства была прекрасная память, а на стихи – особенно. В последние годы, правда, не так уж и часто она открывала затертые томики поэзии: страсть к стихам медленно остывала в душе, проходила вместе с юностью, словно была ее неотъемлемой частью. И сейчас многое из того, что она знала когда-то, забылось, стерлось из памяти полностью или превратилось в обрывки, по которым уже невозможно было восстановить целое.
Но это было не главное. Напрягая память, концентрируясь на процессе вспоминания, Алька отвлекалась от своих дурных предчувствий, забывала о времени. Строчки, когда-то щекочущие душу, она сейчас повторяла про себя абсолютно без эмоций, как автомат. Главное сейчас было – отвлечься…
Алька взглянула на часы и испугалась: прошло уже больше часа. Целый час и еще двадцать минут – а Палыча все не было!
– Да что же это такое, в самом деле! – В отчаянии она шлепнула рукой по диванной подушке и снова схватила в руки мобильный телефон. Дозвониться по-прежнему было невозможно…
Отложив в сторону сотовый, она перебралась к стационарному, набрала номер родителей. Ведь не исключено, что младший братец сидит себе спокойненько дома у телевизора, а то сообщение отправил ей просто ради шутки. Хотя глупые шутки для Палыча были нехарактерны… А тем более – жестокие шутки!
Трубку взяла мама.
Стараясь голосом не выдать своего волнения, Алька начала разговор издалека, а потом как бы между делом спросила, чем там занимается Пашка.
– А его дома нет, – ответила мать. – Наверное, опять в тренажерном зале железки тягает. А может, бизнесом занимается…
– Наверное, – согласилась Алька. С большим трудом ей удалось еще несколько минут поддерживать разговор. Повесив трубку, она едва не разрыдалась: что делать? что думать? где искать Пашку?!
Не звонить же, в самом деле, в милицию? Да ее там на смех поднимут! Скажут: ждите трое суток, а уж потом, если не появится, звоните! Но ведь если и в самом деле придется Пашку ждать трое суток – она просто с ума сойдет!
«Я его убью, – решила в отчаянии Алька. – Самое главное, чтоб он только пришел, живой и здоровый, и я его точно убью! Сразу же!»
Еще целый час она бесцельно ходила по квартире, садилась на диван, пересаживалась в кресло, хватала в руки мобильный телефон и со злостью швыряла его в сторону, услышав в очередной раз: «Телефон абонента находится вне зоны действия сети…»
Когда спустя еще два часа, уже поздним вечером, наконец раздался звонок в дверь, Алька даже боялась ее открывать. Боялась, что вместо брата увидит… каких-нибудь милиционеров, которые пригласят ее в морг на опознание, или каких-нибудь Пашкиных друзей, которые принесут плохие известия…
Но за дверью оказался Пашка. Долгожданный Пашка, живой и…
Нет, сказать о Пашке «здоровый» было невозможно.
На него просто смотреть было страшно! Новая, купленная недавно в спортивном магазине куртка – грязная и порванная, все лицо в пятнах засохшей крови, над бровью – огромная красная ссадина, глаз подбит, в спутанных волосах – комки слипшейся грязи.
– Палыч?! – ахнула Алька, отступая от него. – Что с тобой?! Господи, да кто же тебя так…
– Потом, – шепеляво проговорил Пашка, осторожно снимая куртку. Было заметно, что движения причиняют ему сильную боль. – Потом, Алька. Дай я сперва в ванную. А ты пока поищи в аптечке… йод или спирт какой-нибудь… и таблетки болеутоляющие. Анальгин или… Есть у тебя?
– Есть, – затараторила Алька. – Есть и анальгин, есть и посильнее кое-что! И йод, и спирт, и бинты есть! Тебя били, да?! Палыч, скажи, тебя били? Тебе ведь к врачу нужно срочно! Вдруг у тебя перелом какой- нибудь или внутренние органы… повреждены? Паш, да кто же это тебя так…
Он не ответил – только махнул рукой и прошел мимо нее в ванную. Обернулся на пороге, с видимым усилием превозмогая боль в шее, и сказал строго:
– Только ты не вздумай «скорую» вызывать, слышишь? Со мной все в порядке. Так, синяки кое-где, и… И все. Сами справимся. Поняла?
– Поняла, – пролепетала в ответ Алька, хотя на самом деле категорически ничего не понимала.
Пашка хлопнул дверью, зашумела вода в ванной. Алька какое-то время так и стояла в прихожей, уставившись в одну точку и не понимая, что ей делать. А потом бросилась в комнату, раздвинула дверцы шкафа-купе, где на полке стояла коробка с лекарствами. Коробка была большая, картонная, из-под обуви, доверху набитая пузырьками и капсулами на все случаи жизни. Алька схватила ее дрожащими от волнения руками, потянула на себя и уронила.
Лекарства рассыпались, пузырьки зазвенели, покатились по полу в разные стороны.
– Да что же… – Алька всхлипнула. Она и так держалась из последних сил, чтобы не расплакаться, а тут еще эта коробка! – Да что же это такое!
Опустившись на колени, она принялась торопливо собирать лекарства обратно, откладывая в сторону те, что могли пригодиться сейчас Пашке. Одной рукой собирала лекарства, а другой – вытирала слезы, которые все текли по щекам и никак не хотели останавливаться. И бинт, и йод, и баночка с медицинским спиртом нашлись сразу, а вот болеутоляющие таблетки куда-то подевались. Алька уже была в полном отчаянии и собиралась бежать в аптеку, когда обнаружила, что сидит на упаковке темпалгина!
– Палыч, ты уверен, что тебе к врачу не надо? – спросила она брата, когда тот вышел из ванной и появился на пороге комнаты.
– Уверен, – глухо ответил Палыч. – А ты не реви.
Не глядя, он прошел мимо нее к дивану и, поморщившись от боли, улегся, вытянув свои длиннющие ноги.
«И в кого это, – некстати подумала Алька, – он у нас такой длинный? В семье ведь все среднего роста, не выше ста семидесяти, а он под два вымахал!»
Пашка прикрыл глаза, положив на лицо согнутую в локте руку, что означало: сейчас к нему не надо приставать с расспросами. Алька вздохнула, снова вытерла слезы и все так и продолжала сидеть на полу, окруженная рассыпавшимися лекарствами. Собирать их уже просто не было сил, да она и забыла про лекарства в тот момент, когда брат появился в комнате.
Теперь, после того как он вымыл лицо и волосы, снял с себя порванную грязную куртку, на него по крайней мере можно было смотреть не ужасаясь. Или… почти не ужасаясь. У Альки сердце в груди разрывалось и начинали чесаться кулаки при мысли о том, что кто-то посмел вот так избить ее Палыча. Гады, подонки, нелюди! Палыч ведь не мог причинить никому зла, он в жизни и мухи не обидел! Когда мальчишкой был, вечно тащил домой какую-нибудь несчастную живность! То котенка с отрубленным хвостом, то каких-то птиц с перебитыми крыльями. Сам их лечил, выхаживал и отпускал потом на волю. В школе ни разу ни с кем не подрался, да и вообще был как-то в стороне от мальчишеской компании – все больше сидел на диване с книжкой, его даже ботаником дразнили. Именно поэтому он два года назад и пошел качаться в тренажерный зал, чтобы доказать всем и себе самому в первую очередь, что он настоящий мужик, а не какая-нибудь тряпка. Ну разве можно предположить, чтобы Палыч кого-нибудь так сильно обидел, чтобы этот кто-то потом его вот так, до полусмерти, избил?!
Алька уже не плакала – успокоилась, отвлеклась, думая о брате. А тот все лежал на диване, закрыв рукой лицо, словно наложил на себя обет молчания и собирался вот так вот молча лежать всю оставшуюся жизнь.
– Так, – не выдержала Алька. Поднялась с пола, заметила разбросанные вокруг лекарства и раздраженно отшвырнула их ногой подальше. – Знаешь что, хватит! Мне это надоело! Во-первых, тебе ссадины обработать нужно, а во-вторых, рассказывай, что случилось! Ты что, молчать сюда пришел? Ну, я с кем разговариваю?
– Алька, перестань. Не надо изображать мамочку…
– А ты не изображай из себя… идиота! – вскипела Алька. – И не делай вид, что не замечаешь моего присутствия! И не думай, что мне все равно!
– Да я не думаю, – примирительно сказал брат, по-прежнему не убирая руки с лица. – Я не думаю,
