Попытка Спартака переправиться с войсками в Сицилию потерпела неудачу: киликийские пираты, получив от него подарки, поспешили уплыть и не прислали обещанных кораблей, — вождь рабов очутился в тяжелом положении. Переговоры с Крассом были неудачны: римский полководец заявил, что не было еще случая от основания Города, чтобы римляне вели переговоры с бунтовщиками-рабами. Наконец, в лагере Спартака началось брожение, и часть войск отделилась.
Напрасно Мульвий, Сальвий и сам вождь заклинали их богами не губить общего дела — разъяренные военачальники кричали, что не они, а Спартак виноват в неудачах.
— Мы могли взять Рим и были бы уже господами Италии! Мы поработили бы богачей и сами стали бы богачами!.. А ты… Зачем ты нас водишь по Италии, дожидаясь, когда нас разобьют и уничтожат? Ты обещал нам лучшую жизнь, а мы терпим голод… Ты обещал возвращение на родину, а мы заперты, как в мышеловке…
— Братья, не я виноват, а вы!.. Разногласиями и раздорами вы нарушили единство наших рядов, грабежами и насилиями развратили войска! Никогда не обещал я господства над Италией и порабощения нобилей — вы это знаете! Так зачем же вы возбуждаете войска против меня?..
Снег шел целый день. Вечером Спартак приказал готовиться к походу на Брундизий.
Впереди был широкий и глубокий ров, за ним — высокая каменная стена, и дальше — вал, за которым находились римские караулы.
Ночь выдалась темносерая. Выл снежный буран, и в двух шагах ничего не было видно.
Повелев забросать ров в менее глубоком месте деревьями и трупами лошадей, Спартак вывел часть своего войска (Ганник и Каст не последовали за ним со своими легионами), стремительным налетом опрокинул легионы Красса и двинулся по равнинам Лукании.
Приведя помятые легионы в порядок, Красс собрал военачальников в своем шатре и, ругаясь, бил по щекам центурионов и трибунов, угрожая им децемвированием.
Вбежавший гонец прервал его грозные выкрики:
— Радуйся, полководец! Помпей Великий шлет тебе эпистолу!
Отпустив военачальников, Красс схватил письмо, сломал печать.
«Гней Помпей Великий, полководец — претору Марку Лицинию Крассу.
Милостью богов Серторий и Перпекнв побеждены, популяры рассеяны, Испания умиротворена. Бессмертные мне помогли, а тебя забыли; очевидно, потому, что ты скуп на жертвоприношения. Эпистолу твою получил и спешу к тебе на помощь. Прощай».
Красс заскрежетал зубами, швырнул навощенные дощечки на столик, кликнул Катона.
— Твой совет? — вымолвил он, задыхаясь.
— Не слышу, вождь, говори громче, — сказал Катон (голова его была обвязана, и кровь просачивалась сквозь тонкое испанское полотно).
Красс вспомнил, что Катон был ранен накануне камнем из пращи, ударившим в ухо, и громко повторил вопрос.
— Победить рабов прежде, чем прибудет Помпей…
— Ты высказываешь мою мысль… Да, да… Иначе Великий, — злобно выговорил он, — отнимет у меня победу… Прикажи военачальникам, — прокричал он, — преследовать рабов… Слышал? Ступай, да не медли…
XIII
Настигнув Ганника и Каста у Луканского озера, Красс дал им решительную битву. Рабы потерпели жестокое поражение и рассеялись, спасаясь от преследования разъяренных легионариев.
Затем полководец двинулся по пятам за Спартаком.
«Подлые варвары, — думал он, стегая бичом разгоряченного скакуна, — не уйти вам от мести Марса и Беллоны! Клянусь Олимпом, я должен раздавить полчища разбойников и уничтожить их вождя, иначе мне нельзя будет появиться на улицах Рима!»
Он догнал Спартака на рассвете и, дав легионам кратковременный отдых, бросил их на рабов.
Битва была кровопролитная. Все усилия Спартака отбросить неприятеля наталкивались на железную несокрушимость римских легионов. Красс сражался рядом с Катоном, жертвуя своей жизнью. В голове его была одна мысль: «Победить». Он видел Спартака, яростно работавшего мечом, и пытался пробиться к нему, чтобы лично поразить его, но Катон, не желая подвергать вождя опасности, заслонял его отрядами.
Спартак тоже стремился пробиться к Классу, но количество сражавшихся всё увеличивалось: он видел гибель друзей, видел раненого Мульвия, который, истекая кровью, продолжал рубиться, сидя на коне, видел издали Сальвия, отступавшего под натиском римских всадников, и понял, что победа невозможна. Бывало, он, сражаясь в первых рядах, без труда обращал в бегство большие скопления неприятеля, но теперь, когда от него отделились Каст и Ганник и войско поредело, только случайность могла вывести из отчаянного положения.
Мульвий упал. Испуганная лошадь, почувствовав свободу, ринулась вперед, опрокидывая людей, и скрылась. Спартак бросился к другу, отбиваясь от легионариев.
Мульвий лежал не шевелясь: седобородое лицо его было спокойно, глаза полуоткрыты. Спартак приложил руку к его груди — сердце не билось. Вскочил — в плечо вонзилась стрела. Его окружали римляне…
«О, боги, — пронеслось в голове, — неужели все погибло?..» . - Он отбивался с яростью, удваивавшей силы; прикрываясь щитом, отражал удары и сыпал их с такой быстротой, что вскоре перед ним возвышалась груда трупов. Но легионарии напирали. Иные метились в него копьями, пускали стрелы. Спартак был ранен. Силы покидали его.
Пошатнувшись, он опустился на колено и, прикрываясь щитом, продолжал сражаться. И вдруг мягко свалился на бок — подкравшийся легионарий нанес ему страшный удар в спину: копье выскочило из груди…
Сжимая меч холодеющей ладонью, Спартак не шевелился. Центурионы и трибуны, столпившись, смотрели с суеверным страхом на поверженного героя-гладиатора и с восхищением говорили о его доблести.
Подошел Красс.
— Спартак? — отрывисто спросил он, указывая на распростертого вождя. — Убит? — И, не дождавшись ответа (лица всех были суровы, а глаза — угрюмы): — Римляне, — сказал он, — я видел, как он рубился, и молю бессмертных даровать такую же прекрасную смерть каждому, сражающемуся за отечество!..
И вдруг встрепенулся.
— По местам! — яростно закричал он. — Бить, ловить, преследовать бунтовщиков! Где Катон? Скрофа? Другие? Вперед!
Вскочил на коня и, размахивая окровавленным мечом, помчался к легионам, которые шагали по дороге на Брундизий, в то время как Катон и Скрофа шли во главе войск к горам, чтобы выловить скрывшихся там рабов.
