легкого прикосновения ее пальцев. Ему хочется видеть, как его славный зверек просыпается под покрытыми бледным лаком коготками, чтобы вновь уложить его на покой в ее теле. Пусть уж она в своей шелковой ночной сорочке как следует постарается! Не всегда ведь ему проделывать всю работу, выпрастывая сверху ее груди и укладывая их на свои ладони. Пусть хотя бы разок она сама подаст себя к столу, предложит самым угодливым образом, чтобы ему не пришлось прежде целых полчаса собирать плоды с ее куста. Все напрасно. У кассы он держится немного позади, разглядывая сзади зияющую пустоту своей собственности, а перед ней на ленте заискивающе пляшут товары. Вокруг него пританцовывают несколько служащих супермаркета, у которых он забрал детей, одних на фабрику, другие были вынуждены уехать или же предаются пьянству. Этому господину все по плечу!
Мешки с покупками, соответствующие их желаниям, шуршат в прихожей, сопровождаемые пинками директора. Иногда в припадке ярости он вдруг топчет продукты ногами, так что брызги летят до потолка. Потом он швыряет жену прямо на разбросанные продукты, дополняя живописную картину женщиной, которой позволено дышать его воздухом и лизать ему пенис и задницу. Привычным движением он быстро вылавливает ее уже увядающие груди из платья и, перехватив их у самого основания, превращает в надутые шары. Он хватает женщину за воротник платья и склоняется над ней, словно хочет запихнуть ее в мешок. Мебель пролетает мимо, как во время молниеносного визита гостей. И вот одежда разбросана, где попало, и оба они увязли друг в друге сильнее, чем их привязанность друг к другу. На этом выгоне они пасутся уже много лет. Крупно вздрагивая, директор извлекает свое орудие, и штука эта у него вовсе не бумажная. Тут у нас тяжелый товар, особо востребованный в нелегкие времена. Люди любят показывать друг другу самые потаенные вещи, чтобы продемонстрировать, что им нечего скрывать, ибо то, что они говорят своим неисчерпаемо струящимся партнерам — правда. Они высылают вперед свои члены, единственных посланцев, которые всегда возвращаются назад.
О деньгах такого не скажешь, хотя деньги мы любим больше, чем рога и копыта любимых, которые гложут собаки. Любовный продукт, сопровождаемый конвульсиями и стонами, выплескивается наружу, маленькие мельнички тела скрипят жерновами, и скромное достоинство, отягощенное лишь чувством счастья, производимым одиноко лопочущим телевизором, льется наружу, водосток изливается в одинокий пруд сновидения, в котором разливаются грезы о больших покупках и о дорогих продуктах. И человек расцветает на берегу.
Женщина лежит на полу, распахнутая настежь, открытая всему миру, покрытая скользкими раздавленными продуктами, и ее приводят в состояние неистовства, доводят до аффекта самым эффективным способом. Распоряжается ею только муж, распоряжается ею только он один. И вот он уже вываливается из себя наружу, прямо в пустоту меблированной комнаты. Его более или менее устраивает только собственное тело, и, если он того пожелает, он может дать ему разгуляться в спортивном азарте, чтобы услышать его звуки и отзвуки. Женщина раскидывает ноги как лягушка, чтобы муж мог заглянуть в нее еще глубже, вплоть до потаенных глубин окружного уголовного суда, заглянуть и все в ней расследовать. Он обмазал ее сверху донизу, и она встает, сбрасывая с себя последние оболочки, отправляется за губкой, чтобы очистить мужа, непримиримого врага ее плоти, очистить от себя и от слизи, причиной которой явилась она сама. Указательный палец правой руки он засовывает ей в задницу, и она опускается перед ним на колени, болтая грудями, и трет что есть мочи, — волосы в глазах и во рту, пот на лбу, слюна в шейной ямочке, — трет бледного кита-убийцу, трет до тех пор, пока не проливается дружелюбный свет, не наступает ночь и это животное снова не начинает хлестать ее своим хвостом.
По дороге из супермаркета они обычно отмалчиваются. Некоторые из местных обгоняют их, демонстрируя лошадиные силы своих авто, и таких директор навсегда записывает в анналы. Вдоль дороги стоят молочные бидоны, овеваемые пустынным дыханием атома. Сельскохозяйственные кооперативы, подхлестываемые конкуренцией, снуют туда-сюда, чтобы не видеть мелких крестьян, дающих очень мало молока, — их даже нельзя обескровить полностью. Женщина укрыта туманом своего молчания. Иногда она вдруг, чтобы позлить мужа, начинает безудержно смеяться над его педантичными патриархальными взглядами, которыми затуманен его мозг, когда он следит за пальцами кассирши. Как и многим женам безработных мужей, кассирше ни за что нельзя ошибиться. Директор исподтишка подкрадывается к ней, и она еще раз набирает на кассовом аппарате все цифры, чтобы не дай бог не приписать лишнего, все происходит почти так же, как на его фабрике, только здесь люди размером поменьше и носят они женское платье, из которого выглядывают, поскольку одежда, в которую окутывает их семья, слишком для них узка. Они складывают крылья, и из их тел появляются дети, в едва открывшиеся глаза которых отцы мечут молнии. Дикие толпы покупательниц в приобретательском азарте протискиваются мимо тех, кто зачарованно замер перед товарами, проносятся мимо, чтобы вскорости вновь исчезнуть в своих могилах. Их головы, словно скалы, торчат в отделах дешевых распродаж. Подарки им не полагаются, как раз наоборот, их доходы, получаемые на бумажной фабрике, становятся меньше. Они с ужасом застывают перед своим начальником, встретить которого здесь никак не ожидали. О котором и думать не думали. Как часто мы открываем двери людям, которых мы совсем не ждали и которых нам приходится кормить. Соленые палочки и рыбки из теста, а также картофельные чипсы — это все, чем мы можем от них отделаться.
Ущелья магазинных полок тянутся к далекому горизонту. Толпа рассыпается, последние желания покупателей, словно лямки пропитанных потом маек, сползают с плеч, утомленных утренними заботами. Сестры, матери, дочери. А святое директорское семейство снова, в вечном повторении, отправляется в исправительную колонию своего пола, где можно молить о спасении сколько угодно. В их клетку и на их протянутые руки из клапанов и отверстий выливается лишь отвратительное, еле теплое варево. Наш пол, равно как и вся природа, существует не без стремления наслаждаться своим маленьким кругом поклонников. Наш пол дружелюбно окружают шикарные изделия текстильной и косметической промышленности. Да, и еще, половая принадлежность, возможно, и есть сама природа человека, я имею в виду, что природа человека заключается в том, чтобы гнаться за полом, пока он, человек, увиденный в целом и в его пределах, не приобретет такую же важность, как и его пол. Вы убедитесь в этом, припомнив: человек есть то, что он ест. Пока, наконец, работа не превратит его в кучу грязного тряпья, в растаявшего снеговика. Пока, наконец, у него, располосованного до крови своим происхождением, не останется даже последней норы, в которую он мог бы заползти. Да, таковы люди, пока их, наконец, не допросят и не раскроют им правду о самих себе… Послушайте меня: эти недостойные люди значимы и гостеприимны один-единственный день в жизни — на своем бракосочетании. Однако уже год спустя они напрочь прикованы к своему жилью и к своим автомашинам. Их берут в заложники, если они не в состоянии больше оплачивать проценты по кредиту. Они приобретают в рассрочку даже кровати, в которых кувыркаются! Они улыбаются лицам чужаков, ведущих их к кормушкам, чтобы под их дыханием во сне колебалась пара соломинок, прежде чем им отправиться дальше. Мы же каждый день встаем в самое невозможное время. Мы чужие здесь, и мы — далеко, мы смотрим на нашу узкую улочку, где наших милых вожделеет и использует кто-то другой. Говорят, в женщинах всегда должен пылать огонь. Однако это всего лишь остывшее пепелище, на которое уже с утра падает послеполуденная тень, когда они ползут прямо в чрево фабрики из распахнутого зева своих кроватей, где им пришлось баюкать раскричавшегося ребенка. Ступайте же домой, если вы устали! Вам никто не завидует, и ваша красота давно уже никого не обезоруживает. Наоборот, ОН удаляется от вас легким шагом, заводит свой автомобиль и направляется в ту сторону, где еще лежит роса, в первых лучах солнца вспыхивающая ярким блеском, — не то что ваши тусклые волосы.
Фабрика. Как же обращается она со своим необученным материалом, вливающимся в нее из неисчерпаемых труб? Как она заглушает любые стереоустановки несмолкаемым шумом! Дом этого человека, то есть дом директора на его участке, где решается участь семейной пары, дом этот дает нам возможность освежиться, если мы обслуживаем автомат по разливу кока-колы! Огромная палатка из света и живых существ, в которой производят бумагу. Конкуренция жестко давит на всех, кто занят на фабрике, и обстругивает их до самых тонких досок. Концерн, владеющий фабрикой, находится в соседней федеральной земле, он более мощный и расположен на более полнокровной транспортной артерии, в которую фабричный люд может истечь кровью и излить свои соки. Древесину измельчают до неузнаваемости и отправляют на целлюлозную фабрику, а потом целлюлозу отправляют на бумажную фабрику, где все то, что было измельчено до неузнаваемости, проходит обработку, — по крайней мере, так мне говорили, и я довольна тем, что я, свободный человек, в полуденный зной могу отправить свое эхо в притихший лес. Целая армия безответственных, как я, людей, читающих в уборной газеты, помогают лишить лес деревьев, чтобы присесть потом в другом месте и развернуть еду, упакованную в бумагу. А потом люди пьют по ночам и
