Глава III
Тягостное молчание нарушил Пао.
— Я не знаю, в какой степени вы можете противостоять усыпляющему воздействию. Четыре года назад, когда вы покинули Землю, станции Энергии Ядра еще не действовали. Одним словом, вы просто не имели возможности проверить на себе…
— Я побывал на одной из экспериментальных станций за два года до отлета на Луну, — возразил Рэйф.
Пао замолчал и вздохнул.
Солнце садилось, его последние лучи золотили проплывавшие под самолетом разноцветные лоскутки полей, ферм, а впереди, на горизонте, уже виднелись тускло мерцающие огни города. Где-то в той стороне была и станция; %ее мощная передающая антенна соединялась с шахтой, врезающейся на триста миль в раскаленные недра Земли. Скоро станция будет включена, и оттуда, из самой глубины, потечет энергия — на генераторы, затем на электростанции и в город, огоньки которого стремительно приближались. Энергию ощутит любое живое существо, оказавшееся в радиусе действия станции: каждый человек и каждое животное должны будут заснуть, хотят они того или нет.
Солнце опустилось почти к самому горизонту. Через несколько минут его сменит другой источник… Наконец Пао вновь решился заговорить.
— Ну хорошо, допустим, вы уже знаете, как на вас действует энергия станций, и уверены, что в отличие от всех остальных не уснете. Вы уверены, что даже при подобном воздействии на альфа-ритмы мозга будете в состоянии двигаться, и не просто ходить, словно лунатик, но и до некоторой степени управлять своими действиями. Но должны же вы понимать, что сейчас об этом состоянии нам известно намного больше, нежели шесть лет назад, когда только испытывались экспериментальные модели станций. Теперь мы, например, знаем, что у людей может заметно изменяться оценка собственных действий. Предположим, самому человеку кажется, что он в полном порядке, но окружающие-то видят, что он ведет себя так, будто находится под изрядной дозой наркотика или алкоголя. Характерно, что испытуемый, как и пьяный, уверен в своей непогрешимости.
— Все это мне известно. Поэтому и Ли стала такой, и миллионы людей на Земле. Если напиваться каждую ночь, хочешь ты того или нет…
— Вы меня не слушаете, — сказал Галло.
— Нет, это вы не слушаете меня, — возразил Рэйф. — Почему бы вам не отключить станции, допустим, на неделю и не посмотреть, как это скажется на людях?
— На неделю! — фыркнул Форбрингер. — Да мы на одну ночь не можем их отключить! Мы только начали производить необходимый минимум пищи. Неделю простоят заводы — и начнется голод, последствия которого уже не исправить.
— Откуда у вас такая уверенность? — спросил Рэйф.
— Он уверен, потому что абсолютно прав, — вмешался Пао Галло. — А вот почему вы нам не верите?
Последние слова вяло слетели с его губ, и он вдруг замолк; веки его вздрогнули и закрылись, лицо обмякло. В соседнем кресле, свесив голову набок, уже посапывал Форбрингер.
Станция заработала, теперь и Рэйф это понял. В глазах потемнело, кабина куда-то поплыла. Судя по всему, самолет уже некоторое время находился в зоне излучения.
Рэйф инстинктивно напрягся, готовясь противостоять этой давящей силе. Но надо было, наоборот, заставить себя расслабиться.
— Не сопротивляйся… Не сопротивляйся, — внушал он себе. — Пусть все идет, как идет… Спокойно… спокойно…
Он повторял и повторял эти слова, зная, что они помогут ему понять, с чем он в силах бороться, а чему противостоять бесполезно. Излучение, давящее и усыпляющее, он остановить не может; хочет он того или нет, оно будет воздействовать на альфа-ритмы его мозга. Но можно скоординировать работу мозга с деятельностью всего организма, над которым излучение не властно. Он может это сделать, чтобы не заснуть, не выключиться из жизни подобно большей части людей на планете, подобно той женщине с синевой под глазами и с печатью безнадежной тоски на лице.
Только немногие могли бодрствовать в эти ночные часы. Во-первых, те, у кого обнаружился врожденный иммунитет к излучению (их теперь называли «зомби»), во-вторых, еще совсем немного людей, способных сознательно контролировать свои действия во время работы станции. Такие, как Рэйф…
— Все идет, как и должно идти… Еще один рывок… Хорошо. Ты должен собраться, взять себя в руки… взять себя в руки… Еще один рывок… Ты можешь преодолеть это излучение… Ты можешь его отвести… Еще немного… Все!
Рэйф выпрямился и открыл глаза. Теперь он чувствовал себя вполне нормально, если не считать странного ощущения легкой вибрации во всем теле, напоминающей дребезжание струны, не слышимой, но воспринимаемой телом. Впрочем, это было едва заметно.
Рэйф медленно и плавно поднес к глазам левую руку и сосредоточил взгляд на часах. Циферблат выглядел как обычно, минутная стрелка, казалось, ползла с положенной скоростью, зато секундная неслась по кругу в четыре — пять раз быстрее.
«Вот она, моя хваленая реакция», — усмехнулся Рэйф.
Улыбка чуть было не свела на нет все его титанические усилия — перед глазами пошли круги, кабина поплыла, и сонливость тяжелой лапой снова вдавила его в кресло.
— Спокойно… Спокойно… Часы — всего лишь молекула Вселенной. Время относительно. Действие излучения — тоже только часть мироздания. Искаженное пространство остается пространством. Искаженное время остается временем. Все зависит от восприятия. Все… Ни время, ни пространство, ни Вселенная не имеют надо мной никакой власти. Они относительны. Они существуют относительно меня. Я — центр своей Вселенной…
Способность самоконтроля наконец вернулась. Рэйф снова посмотрел на часы.
— Спокойней, спокойней, — продолжал повторять он, обращаясь к неугомонной стрелке, — замедляй ход…
Еще какое-то время она носилась по кругу с той же скоростью, но постепенно начала замедлять движение.
— Медленнее, еще медленнее…
Не норма, конечно, но все же лучше, чем прежде…
Пора было заняться самолетом.
Внизу уже светился город, и наземные службы аэродрома наверняка засекли самолет, в ночное время все они запрограммированы на посадку любого транспорта, летящего на автопилоте по их воздушной трассе (если, конечно, можно назвать трассой абсолютно пустое в ночные часы небо). Рэйф вовремя успел переключиться на ручное управление — еще немного, и самолет был бы втянут на ближайшую посадочную полосу, а у этого аппарата, как и предупреждал Форбрингер, никаких механизмов для автоматической посадки не было.
На землю ушел сигнал о том, что самолет идет на ручном управлении, и Рэйф наконец приземлился на ярко освещенную полосу прямо за главным зданием вокзала. Вокруг сияли огни, но никаких признаков жизни видно не было. С трудом преодолевая искушение плюнуть на все и прилечь, Рэйф поднялоя с кресла, прошел мимо своих спящих пленников и ступил на залитый светом бетон.
В лицо ударил холодный ночной ветер. Однако ему показалось, что поток лишь скользит по поверхности кожи, но не освежает. Чувствуя движение воздуха, Рэйф как будто был отделен от него стеной.
Он долго шел через все огромное здание аэропорта, мимо безлюдных ресторанов, киосков и стоек. Гулкое эхо его шагов было единственным звуком, заполняющим пространство большого зала. При выходе из здания Рэйф вновь удивился новому для себя ощущению воздуха — сильная струя, бьющая из кондиционера, показалась ему нежным ветерком.
На улице, у самого аэропорта, тянулись длинные ряды машин, которые предлагала станция проката.
