сорняки…
Перевел с английского Андрей НОВИКОВ
© Charles Stross. Rogue farm. 2003. Публикуется с разрешения автора.
Джастин Стэнчфилд
Повешенный, любовники и дурак
В первый раз Ланье нашел ее в одном из предместий Праги, где к приземистым домишкам с односкатными крышами притулилось пестрое скопище ветхих шатров. Отыскал среди сотен местных обывателей, шаркающим аллюром перебегающих от костра к костру, чтобы не околеть по дороге на пронизывающем до костей зимнем холоде. Годы Великой Чумы закончились не так давно, и люди еще не забыли груды почерневших трупов и сладкое зловоние смерти. У каждого встречного аборигена на шее болтался какой-нибудь талисман или оберег. Все эти люди были неуклюже закутаны в нелепые изношенные одежды и бросали на Ланье подозрительные взгляды. А после принимались перешептываться за его спиной.
С каждым шагом он все отчетливей ощущал ее присутствие. Эта тяга была настолько сильна, что даже притупленные алкоголем нервы наконец не выдержали и глухо отозвались поднывающей болью.
И он нашел ее в одном из крытых цыганских фургонов, где она гадала на картах Таро[4]. Затаив дыхание, Ланье уставился в щель между откидной дверцей в задней стенке фургона и плотной внутренней занавеской. Четырнадцатилетняя замарашка в неописуемых обносках с надменным видом королевы. Вздрогнув, гадалка оторвалась от карт и бросила беглый взгляд в сторону входа, несомненно учуяв чужое присутствие. Лицо ее оказалось мягче и круглее, чем можно было предположить, глядя на резко очерченный профиль. С виду почти ребенок, неопрятная копна волос небрежно прихвачена яркой ленточкой. Волосы у нее еще не такие темные, какими станут со временем, но глаза… Та самая поразительная синева, которую ни с чем не спутаешь, столь глубокая, что в дымном полумраке фургона кажется черной.
Наклонившись к женщине, которой она предсказывала судьбу, девушка что-то шепнула, и та, повернув голову, поглядела на вход через плечо. Заметив снаружи мужчину, клиентка вскочила как ошпаренная и, выкатившись из фургона, заторопилась прочь с такой поспешностью, какую только позволяла ей колченогая походка. Ланье подошел к дверце вплотную и произнес: «Добрый вечер!» — надеясь, что импланты компенсируют его нездешний акцент. Первые слова прозвучали нечетко. Язык с натугой ворочался во рту, словно Ланье был сильно пьян или опасно болен, но если девушка и заметила это, то никак не прокомментировала. Она просто улыбнулась и жестом пригласила его войти.
— Не хочешь ли узнать свою судьбу, господин?
— А что, у тебя есть дар?
— Говорят, — снова улыбнулась она. — Испытай, и ты сам узнаешь.
Фургон тяжело затрещал, когда он поставил ногу на хлипкую лесенку и, пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, протиснулся внутрь. Здесь ужасающе разило плесенью, застоявшимся дровяным дымом, прогорклым животным жиром, стекающим с толстого огарка желтой сальной свечи. Вокруг него завились струйки других, более тонких запахов: немытых тел, чеснока, тушенной на жире капусты, кислого вина. Он уселся на узкую скамейку у стола, а гадалка начала деловито тасовать колоду.
— Тебя зовут Мария, не так ли?
Она даже не потрудилась поднять на него глаза.
— Выходит, ты уже слышал обо мне?
— Просто угадал. А вдруг у меня тоже есть дар?
Девушка перестала тасовать карты и, положив колоду на стол, в упор посмотрела на него. Еще почти ребенок, да, но в глазах ее не было страха. Настороженность, подозрительность, что угодно, только не страх.
— Может быть.
Она сказала это без всякого выражения. Ланье вынул несколько старых мелких монет, затертых почти до гладкости, и бросил на стол.
— Меня зовут Ланье. Что мне поведаешь, гадалка?
— Разбей на три части, — велела она, придвигая к нему карты. Толстая, распухшая от затрепанности колода, грубые цветные картинки, нарисованные и раскрашенные вручную. Сбоку на столе он заметил небольшой деревянный пресс, куда гадалка сунет эту колоду, когда они закончат, чтобы распрямить и выровнять измятые карты. Ланье разделил колоду на три неровных стопки, разложив их рядком. Девушка переставила свечу на середину стола и прикоснулась пальцами к картам. Едва дотронувшись до них, она ощутимо вздрогнула и напряглась, словно колода была наэлектризована.
— Откуда ты, господин? Я вижу, ты пришел издалека.
— Это гораздо ближе, чем тебе кажется, — криво усмехнулся Ланье, стараясь унять бьющую его дрожь. Тяга стала почти непереносимой, тупая боль с буханьем пульсировала в висках. Кислый запах вина, казалось, усилился и раздражающе щекотал ему ноздри… Он выпил бы сейчас даже винного уксуса, окажись бутылка под рукой. — Что-нибудь не так?
— Нет, все в порядке.
Она убрала за ухо прядь, упавшую на глаза, восстановила колоду и ловко пустила ее веером по липкому от жирной грязи столу. Поводив рукой над картами, выбрала одну и перевернула: Рыцарь Кубков.
— Это ты, — довольно кивнув, сказала она.
— Продолжай.
Девушка снова собрала карты в одну стопку, промедлила на один удар сердца и перевернула верхнюю.
— Это тебе препятствует, — сказала она и положила вторую карту на первую поперек. Ланье увидел мертвого человека, подвешенного на толстой веревке вниз головой: страдальчески искаженное лицо, узкие щелки опухших полуоткрытых глаз. Повешенный… Взглянув на карту, девушка мгновенно побледнела.
— Думаю, тебе следует уйти, — быстро проговорила она.
— Почему? — тупо спросил он, ощущая тяжкую дурноту.
— Ты просто должен уйти, вот и все! — Теперь Мария действительно была перепуганным ребенком, а не уверенной в себе юной женщиной. Трясущимися руками она поспешно собрала колоду, оставив две открытых карты лежать на столе. — Прочь! Прочь! Тебе не место в этом мире!
— И тебе тоже, — резко парировал он и схватил ее за руку: холодная, почти ледяная кожа и тонкие хрупкие косточки под ней. — Разве я не прав? Отвечай!
— Я… я… — Слова застряли у нее в горле. Дернувшись, она освободила руку и бросилась к выходу. — Уходи! Сейчас же! Чужих у нас не любят!
Откинув занавеску и распахнув дверцу настежь, она выпрыгнула из фургона и скрылась в темноте. Ланье хотел последовать за ней, но споткнулся о какой-то хлам, валявшийся на полу, и неуклюже рухнул. Где-то неподалеку сердито загалдели мужские голоса: слов он разобрать не мог, но общий смысл суматохи был предельно ясен. Тяжелые шаги вразнобой зачавкали по влажному снегу, приближаясь.
Ему пришлось смириться с неизбежным. Схватив верхнюю из оставшихся двух карт, Ланье потянул за шпенек перемещателя. Тонкий визгливый вой прорезал воздух, заглушив угрожающие вопли мужчин. У Ланье засвербило в ушах. Он еще успел увидеть острое сверкание ножей перед лезущими в фургон бородатыми лицами, прежде чем мгновенная вспышка ослепительной боли унесла его оттуда.
Когда Ланье нашел ее во второй раз, он едва не отмахнулся от своего вещего чувства, причислив его к разнообразным неаппетитным симптомам тяжелейшего похмелья. Это случилось в Нантакете[5]. Накатившая дурнота бросила его к ближайшему столбу, за
