представляют несомненный интерес для всех, кто увлечен идеями Вернадского, Тейяра де Шардена и прочих космистов. Впрочем, с их сочинениями философ из Ливерпуля, судя по всему, не был знаком — до всего доходил сам…
Вселенная по Стэплдону — не просто хаотическое нагромождение материи во всех ее видах, но организация ее форм всепроникающим Духом. Его присутствие очевидно во всех явлениях природы, и цель (вот она, космическая телеология!) разумной стадии материи, человечества — познать этот Дух, насколько возможно. Во всяком случае — постоянно стремиться к гармонии с ним. Мироздание, как и разум, перманентно пребывает в эволюционном брожении; от человека же, от его все возрастающей мощи зависит, уничтожить ему себя или облагородить, «вписать» человечество, как главную тему, в единую величественную симфонию, разыгрываемую по партитуре вселенского Духа.
В те же предвоенные годы Стэплдон подхватил весьма распространенную тогда среди либеральной интеллигенции болезнь — социализм. Он много писал на соответствующие темы в газеты и журналы и активно участвовал в различных организациях левого толка. Хотя, как и другой активный английский социалист той поры — Артур Эрик Блэйр (более известный под своим литературным псевдонимом Джордж Оруэлл), к собственно британской Коммунистической партии до конца жизни относился скептически.
Однако, видимо, ни преподавательская и общественная деятельность, ни научные труды не давали необходимого простора для этой неуемной фантазии. И тогда Стэплдон впервые пробует силы в научной фантастике.
Известно, что в юности он увлекался книгами Жюля Верна и Камиля Фламмариона, Эдгара Райса Берроуза и соотечественников — Мэтью Шиля и Дэвида Линдсея. Поразительно, как он при этом умудрился прозевать уэллсовскую «Машину времени»! И понятия не имел — до 1936 года, по его собственному признанию — об американской журнальной science fiction. А ведь именно Герберт Уэллс оставался, по сути, его единственным учителем. «Как можно словами выразить благодарность воздуху, которым дышишь?» — писал начинающий автор мэтру в октябре 1931 года. Их отношения многие годы напоминали искреннюю дружбу-соперничество равных. Жена Стэплдона вспоминала, что Уэллс был прям и откровенен; отмечая, что в литературном отношении творчество ее мужа «примитивно, как железнодорожное расписание», Уэллс в то же время признавал, что «в соревновании воображения он бы поставил Стэплдону поминальную свечку».
Чему Уэллс действительно научил Стэплдона, так это взгляду на человеческую историю как на «гонку между образованием и катастрофой». А также идеям «мирового сообщества свободных». Подобные взгляды разделяли многие английские интеллектуалы, образовавшие в 1932 году «Федерацию прогрессивных обществ и индивидуумов», в программном манифесте которой главу про образование написал не кто иной, как Олаф Стэплдон.
Но до этого благодарный ученик потряс учителя — не говоря уж о рядовых читателях — своим литературным дебютом. Произошло это в 1930 году, когда лондонское издательство Methuen выпустило книгу Стэплдона «Последние и первые люди. История близкого и отдаленного будущего».
Никакие жанровые определения тут не годятся: это не роман, не трактат, не эссе… но — Книга, в том сокровенном смысле, который вкладывали в это слово наши предки! Автор предлагал читателю историю ДВУХ МИЛЛИАРДОВ лет развития цивилизации! Адекватную оценку творению Стэплдона затруднялись дать даже такие строгие авторитеты, как Джон Бойнтон Пристли, у которого вырвалось только: «Шедевр!».
Влияние же этой книги на англоязычную НФ вообще трудно переоценить.
Артур Кларк вспоминал: «Я наткнулся на потрепанный томик в публичной библиотеке моего родного города Майнхэд вскоре после выхода книги в свет. О произведенном впечатлении лучше не говорить: все эти многомиллионнолетние хронологии, перекличка великих, но обреченных цивилизаций!.. Хорошо помню себя, старательно переписывающего стэплдоновские «временные шкалы» — вплоть до последней, на которой «Образование планет» и «Конец Человека» почти сливались с делением, обозначавшим «Сегодня»…
Что же это за шкалы?
Первая — хронология событий на 2000 лет вперед и назад от условной отметки «2000 г. от Р.Х.». Очевидно, начинается шкала от гипотетической даты рождения Христа, а завершается — после череды войн, социальной неразберихи и сменявших друг друга цивилизаций — неким «американизированным миром». Писано, заметьте, в 1930-м.
Вторая шкала — это умноженная на сто первая. От палеолитической культуры до заката Вторых Людей (кто они такие, станет ясно ниже). Третья, четвертая и пятая — это соответственное умножение масштаба: каждая новая шкала в сто раз протяженнее предыдущей. Уже четвертая временная «линейка» простирается от этапа формирования планеты до исчезновения Человека как биологического вида.
И обо всем этом Олаф Стэплдон умудрился рассказать в средних размеров томе. Три с лишним сотни страниц весьма «просторного» шрифта заполнены миллиардами лет!
Когда ведущий американский фантаст Роберт Хайнлайн начал в 1940-е годы разрабатывать собственную историю будущего, он, безусловно, отталкивался от Стэплдона. И другой известный автор Альфред Ван-Вогт приступал к циклу произведений о мутировавшем человечестве под влиянием автора «Последних и первых людей». Вдобавок можно выписать длинный ряд также весьма достойных имен — Клиффорд Саймак, Кордвайнер Смит, Джеймс Блиш, Брайан Олдисс, Урсула Ле Гуин… Добавив к ним даже такого, казалось бы, далекого от англоязычной научно-фантастической традиции и во многом ей антагонистичного автора, как Станислав Лем.
Читать Стэплдона — все равно что взбираться на горную вершину. Но зато наверху пронзительная ясность, морозный, пьянящий «кислород» и долгожданный покой. А перспектива — дух захватывает!
«Общий план книги, — рассказывал автор в интервью, данном в 1937 году, — возник передо мной, как вспышка молнии, пока я наблюдал за тюленями, нежащимися на скалах острова Англси».
Волны перекатывались через почти неподвижные, иссиня-черные блестящие тела, капельки воды на них играли под солнцем, отчего вся картина жила и менялась на глазах. А Стэплдону пришел в голову неожиданный образ. Человечество на протяжении тысячелетий, омываемое волнами времени и изменений, но остающееся неизменным в главном. Мутации, войны и катастрофы, вынужденная смена ареалов существования, постоянно меняющиеся условия игры с Природой — а над всем этим неподверженный внешним перипетиям непоколебимый Дух, Разум.
Сам автор, впрочем, не настаивал, что будущая история человечества будет именно такой, как он изобразил в книге.
Несмотря на подробно вычерченную хронологию, научную убедительность и логику, это все-таки миф, философская схема, представление «космического этика» о том, каким мир должен быть. Неслучайно и то, что мы смотрим на происходящее глазами двух рассказчиков. Один называет себя в предисловии без затей — просто «Стэплдоном», другой же предстает неким трансцендентным Последним Человеком, обозревающим из временной бездны отдаленные события прошлого. Настолько далекого, что мы вправе воспринимать их как легенду, как миф.
Но кто же они такие — эти Первые, Вторые… Последние Люди?
Первые, по Стэплдону, это мы. Недалеко ушедшие в своей эволюции от породивших нас обезьян, пребывающие в состоянии перманентной духовной спячки. Иногда отдельные особи открывают глаза, но большинство не способно осознать, что оно видит вокруг. А немногие способные — так те пугаются внезапно открывшихся горизонтов.
История Первых простирается на будущие невообразимые сто тысяч лет. Те же войны, конфликты, закат Европы, бурный технологический спурт Америки, установление Единого государства; затем столь же единой, всех удовлетворяющей религии. Подобные идеи действительно носились в воздухе в то время, когда читатели впервые знакомились с эпопеей Стэплдона. Но затем… Затем фонтан его буйного воображения забил с такой силой, что затопил, как островки в океане, все счастливые «футуристические» находки коллег по перу. Станислав Лем не без ревности обронил, что Олаф Стэплдон насочинял целый грандиозный каталог научно-фантастических тем и сюжетов, так что более ленивым авторам остается лишь заглядывать время от времени в эту уникальную библиотеку.
Закат Первых Людей наступил вместе с развалом последней технологической цивилизации — по прихоти авторской фантазии она находилась в Патагонии! Потом в течение нескольких тысячелетий шел
