Он чувствовал, что Заклинание затаилось в глубине его сознания. Он ощущал его страх.
Проникнув в исполненные тишины пещеры своего разума, Ринсвинд ласково потянулся за ним, но оно изумленно шарахнулось прочь, словно пес, столкнувшийся мордой к морде с обезумевшей овцой. Он последовал за Заклинанием, с яростным топотом преодолевая неиспользованные участки подсознания и внутренние районы катастроф, пока не обнаружил его прячущимся за грудой ненужных воспоминаний. Оно встретило его ревом безмолвного вызова, но Ринсвинд не собирался этого терпеть.
“Ах, вот так, да? — закричал он. — Когда приходит время открытой борьбы, ты сразу в кусты? Что, боишься?”
“Чушь, — фыркнуло Заклинание, — ты сам не веришь своим словам. Я — одно из Восьми Заклинаний”.
Однако Ринсвинд продолжал гневно наступать на него.
“Возможно, — выкрикнул он. — Однако я-то верю, а ты лучше вспомни, в чьей голове находишься, ясно? Здесь я могу верить во все, во что захочу!”
Ринсвинд снова отскочил в сторону, увертываясь от очередной огненной молнии, прорезавшей жаркую ночь. Траймон ухмыльнулся и сделал руками еще один замысловатый жест.
На Ринсвинда навалилась огромная тяжесть. Чувство было такое, будто каждый дюйм его кожи использовали как наковальню. Он хлопнулся на колени.
— А бывает куда хуже, — ласково заметил Траймон. — Я могу заставить твою плоть гореть на костях или наполнить твое тело муравьями. У меня — сила…
— А у меня, знаешь ли, — меч.
Голос был писклявым, и в нем звучал явный вызов.
Ринсвинд поднял голову и сквозь пурпурную дымку боли увидел за спиной Траймона Двацветка, который держал меч самым что ни на есть неправильным образом.
Траймон расхохотался, сжимая и разжимая пальцы. Турист отвлек его от Ринсвинда.
Ринсвинд был зол. Он злился на Заклинание, на мир, на несправедливость всего и вся, на то, что в последнее время он мало спал, на то, что у него путаются мысли. Но больше всего он злился на Траймона. Траймона буквально переполняла магия, к которой Ринсвинд всегда стремился, но которой так и не достиг.
Он прыгнул на соперника и ударил его головой в грудь, одновременно в отчаянии обхватывая руками. Сбив по дороге Двацветка и отшвырнув его в сторону, они разъяренным клубком покатились по камням.
Траймон зарычал, и ему удалось выдавить первый слог какого-то заклинания, но тут бешено молотящий локоть Ринсвинда съездил ему по шее. Струя унесшейся в пространство магии опалила Ринсвинду волосы.
Ринсвинд дрался так, как дрался всегда — неумело, нечестно и без всякой тактики, но зато с напором и энергией вихря. Эта стратегия не давала его противнику осознать, что на самом деле Ринсвинд вообще не умеет драться. Зачастую этот прием срабатывал.
Сработал он и теперь, потому что Траймон провел слишком много времени за чтением древних манускриптов и ему не доставало здоровой мышечной активности и витаминов. Ему удалось нанести Ринсвинду несколько ударов, которых тот, чересчур возбужденный своей яростью, даже не заметил. Однако Траймон использовал только руки, тогда как Ринсвинд, не колеблясь, пускал в ход колени, пятки и зубы.
По сути, Ринсвинд побеждал.
Это было для него шоком.
Еще большим потрясением оказался для него момент, когда он, стоя коленями на груди Траймона и награждая его плюхами, увидел, что лицо поверженного волшебника вдруг изменилось. Кожа Траймона задрожала и пошла рябью, как будто погрузилась в знойное марево.
— Помоги мне! — проговорил Траймон.
Его глаза смотрели на Ринсвинда со страхом, болью и мольбой. Вдруг они вообще перестали быть глазами, но превратились в фасетчатые штуковины на голове, которую можно было назвать головой, только если растянуть это определение до самых пределов. Вокруг Ринсвинда развернулись щупальца и зазубренные, как пилы, конечности. Огромные когти врезались в скудную плоть Ринсвинда и принялись срывать ее с костей.
Двацветок, башня и багровое небо исчезли. Время потекло медленнее, а потом остановилось.
Ринсвинд изо всех сил впился зубами в щупальце, которое пыталось лишить его лица. Когда щупальце в агонии отдернулось, он выбросил вперед руку и почувствовал, что она пробила что-то горячее и студенистое.
Они наблюдали за ним. Он повернул голову и увидел, что схватка перенеслась на арену огромного амфитеатра. Со всех сторон на него пялились существа, сидящие рядами друг за другом. Существа с телами и лицами, которые появились на свет в результате перекрестного скрещивания кошмаров. Ринсвинд мельком увидел у себя за спиной огромные тени, простирающиеся в затянутое тучами небо, но тут чудовище-Траймон бросилось на него с длиннющим, как копье, и покрытым шипами жалом наперевес.
Ринсвинд нырнул в сторону и крутнулся вбок, сжав обе руки в кулак, который ударил противника в живот или, возможно, в грудь, завершив свой путь удовлетворительным хрустом хитина.
Ринсвинд, не теряя времени, бросился вперед, сражаясь теперь из страха перед тем, что случится, если он остановится. Призрачную арену заполнял щебет Подземельных Тварей — волна шелестящего звука, который молотом стучал в его уши на протяжении всей схватки. Он представил себе, как этот звук расползается по всему Диску, и принялся наносить удар за ударом, чтобы спасти мир людей, сохранить небольшой кружок света в темной ночи хаоса и закрыть брешь, сквозь которую наступает кошмар. Но главным образом он бил эту тварь, чтобы помешать ей ударить в ответ.
Звериные и птичьи когти оставляли у него на спине раскаленные добела полосы.
Что-то укусило его в плечо, но он нащупал среди волос и чешуи скопление мягких трубок и сжал их что было сил.
Усаженная шипами рука отшвырнула его в сторону, и он покатился в скрипящую на зубах черную пыль.
Инстинктивно он свернулся в клубок, но ничего не случилось. Открыв глаза, он увидел, что существо и не собирается нападать, а, прихрамывая и истекая всевозможными жидкостями, убегает прочь.
Впервые кто-то убегал от Ринсвинда.
Он нырнул следом, поймал существо за чешуйчатую ногу и дернул ее на себя. Оно зачирикало и отчаянно замахало на волшебника изломанными конечностями, но Ринсвинд держал его мертвой хваткой. Подтянувшись, он поднялся на ноги и последний раз от души врезал по уцелевшему глазу. Существо вскрикнуло и бросилось бежать. А бежать оно могло только в одну сторону.
Башня и багровое небо со щелчком восстановившегося времени вернулись на свои места.
Как только Ринсвинд почувствовал у себя под ногами каменные плитки, он резко дернулся вбок и перекатился на спину, держа обезумевшее от ужаса существо на расстоянии вытянутой руки.
— Давай! — завопил он.
— Что давать? — переспросил Двацветок. — О-о. Да. Хорошо!
Он неумело, но с силой взмахнул мечом, и клинок, просвистев в нескольких дюймах от Ринсвинда, погрузился в тело Твари. Послышалось пронзительное гудение, словно он раздавил осиное гнездо, и беспорядочная мешанина рук, ног и щупалец заметалась в агонии. Существо перекатилось еще раз, визжа и молотя конечностями по каменным плитам. Однако вскоре молотить стало не по чему — кувырнувшись через край лестничного колодца. Тварь полетела вниз, увлекая за собой Ринсвинда.
Двацветок услышал, как существо с хлюпающим звуком ударилось о ступеньки. Из темноты донесся далекий крик, который постепенно затухал по мере того, как Тварь, кувыркаясь, падала на дно башни.
Этот полет завершился глухим взрывом и вспышкой октаринового света.
Двацветок остался на вершине башни один — ну, если не считать семи волшебников, которые по- прежнему казались примерзшими к полу.
Турист сидел и изумленно смотрел, как семь огненных шаров, вынырнувших из темноты, влетели в отброшенный Ринсвиндом Октаво, который внезапно стал таким же, как прежде, только гораздо интереснее.
— О боги, — сказал Двацветок. — Наверное, это Заклинания.
