— Двацветок, — глас был глухим и гулким, и в нем едва можно было распознать голос Ринсвинда.
Рука туриста остановилась на полпути к книге.
— Да? — откликнулся он. — Это.., это ты, Ринсвинд?
— Да, — ответил голос, в котором звучали кладбищенские нотки. — И я хочу” чтобы ты сделал для меня нечто очень важное, Двацветок.
Двацветок обернулся вокруг и взял себя в руки. Итак, судьба Диска все-таки будет зависеть от него.
— Я готов, — в его словах вибрировала гордость. — Что я должен сделать?
— Прежде всего, выслушай меня внимательно, — терпеливо проговорил бестелесный голос Ринсвинда.
— Я слушаю.
— Очень важно, чтобы ты, когда я скажу, что нужно сделать, не начал спрашивать “Что ты имеешь в виду?” или спорить. Ты понял?
Двацветок вытянулся по стойке “смирно”. По крайней мере, по стойке “смирно” встало его сознание — у его тела это никогда не получилось бы. Двацветок выставил вперед несколько своих подбородков.
— Я весь внимание.
— Хорошо. Итак, я хочу, чтобы ты сделал следующее…
— Да?
— Я хочу, чтобы ты помог мне вылезти, прежде чем я сорвусь с этого камня, — поднялся Ринсвиндов голос из глубин лестничного колодца.
Двацветок открыл рот, быстро закрыл его, подбежал к квадратной дыре и посмотрел вниз. В красноватом свете звезды он различил глядящие на него глаза Ринсвинда.
Двацветок улегся на живот и протянул руку. Рука волшебника вцепилась в его запястье с такой силой, что турист сразу понял: если он не вытащит Ринсвинда наверх, то на всем Диске не найдется способа разжать эти пальцы.
— Я рад, что ты жив, — объявил Двацветок.
— Прекрасно. Я тоже, — отозвался Ринсвинд.
Он немного повисел в темноте. После такой драки это было почти приятно — но только почти.
— Ты вытащишь меня или нет? — намекнул он.
— У меня такое впечатление, что это может оказаться несколько затруднительной задачей, — пробормотал Двацветок. — По-моему, у меня это не получится.
— За что же ты держишься?
— За тебя.
— Я имею в виду, кроме меня.
— То есть как это, кроме тебя? — удивился Двацветок.
Ринсвинд произнес некое слово.
— Ладно, послушай, — сказал Двацветок. — Ступеньки ведь идут кругом, по спирали. Если я вроде как раскачаю тебя, а потом ты отпустишь руку…
— Если ты собираешься предложить, чтобы я попробовал пролететь целых двадцать футов в темной, хоть глаз выколи, башне и постарался попасть на пару маленьких скользких ступенек, которых там может уже не быть, то лучше сразу забудь об этом, — отрезал Ринсвинд.
— Тогда есть еще один вариант.
— Выкладывай.
— Ты можешь пролететь пятьсот футов в темной, хоть глаз выколи, башне и врезаться в камни внизу, которые точно там есть, — изрек турист.
В темноте под ним наступила мертвая тишина.
— Это был сарказм, — обвиняюще заметил Ринсвинд.
— Мне показалось, что я констатирую очевидный факт.
Ринсвинд крякнул.
— Наверное, вряд ли ты сможешь сотворить какое-нибудь чудо… — начал Двацветок.
— Вряд ли.
— Вот и я так подумал.
Далеко внизу полыхнул свет, послышались беспорядочные крики. Затем снова вспыхнул свет, снова раздались вопли, и показалась вереница факелов, поднимающихся по длинной спиральной лестнице.
— Кто-то идет сюда, — объявил Двацветок, никогда не упускающий возможности сообщить что-нибудь новенькое.
— Искренне надеюсь, что этот “кто-то” все-таки не идет, а бежит, — сказал Ринсвинд. — Я уже перестал чувствовать свою руку.
— Везет тебе, — отозвался Двацветок. — Я-то свою еще чувствую.
Передний факел остановился, и в полой башне прозвучал голос, наполнивший ее неразборчивым эхом.
— По-моему, — заметил Двацветок, ощущая, что сползает все дальше в дыру, — кто-то крикнул нам, чтобы мы держались.
Ринсвинд произнес еще одно слово.
— Вряд ли я смогу продержаться хотя бы еще немного, — добавил волшебник более низким и настойчивым голосом.
— Попытайся.
— Бесполезно. Я чувствую, как моя рука соскальзывает!
Двацветок вздохнул. Придется прибегнуть к крайним мерам.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда падай. Мне лично плевать.
— Что? — переспросил Ринсвинд, который настолько удивился, что даже забыл соскользнуть.
— Давай, умирай. Воспользуйся легким выходом.
— Легким') — Все, что тебе нужно, — это с воплем улететь вниз и переломать себе все кости, — продолжал Двацветок. — Это может сделать кто угодно. Валяй. Конечно, тебе следует остаться в живых, чтобы произнести Заклинания и спасти Диск. Но не думай об этом. Не надо. Кому какое дело, если все мы сгорим? Давай думай только о себе. Падай.
Наступило долгое, сконфуженное молчание.
— Не знаю почему, — сказал наконец Ринсвинд, пожалуй несколько громче, чем следовало, — но с тех пор как я познакомился с тобой, я, похоже, провожу уйму времени, качаясь на кончиках пальцев над страшными пропастями.
— Под напастями, — поправил Двацветок.
— Под какими напастями? — не понял Ринсвинд.
— Под страшными, — услужливо ответил Двацветок, пытаясь не обращать внимания на то, что его тело медленно, но неумолимо сползает по каменным плитам. — Качаясь под страшными напастями. Ты не любишь высоты.
— Против высоты я ничего не имею, — донесся из темноты голос Ринсвинд а. — Высота — нормальная штука. В настоящий момент меня больше занимают пропасти. Знаешь, что я сделаю, когда мы отсюда выберемся?
— Нет, — откликнулся Двацветок, цепляясь пальцами ног за выбоину в каменных плитах и пытаясь удержать себя в неподвижности одной силой воли.
— Я построю себе дом в самой равнинной местности, которую смогу найти. В нем будет только первый этаж, я даже сандалии буду носить исключительно на тонкой подошве…
Передний факел преодолел последний виток лестницы, и Двацветок, посмотрев вниз, узрел ухмыляющееся лицо Коэна. Внизу виднелся успокаивающе массивный силуэт Сундука, стремительно несущегося вверх по ступенькам.
— Все в порядке? — спросил Коэн. — Могу я чем-нибудь помочь?
Ринсвинд сделал глубокий вздох. Двацветок узнал симптомы. Ринсвинд собирался сказать что-нибудь вроде: “Да, у меня тут затылок чешется, пожалуйста, почеши его, когда будешь проходить мимо” или “Нет, я обожаю висеть над бездонной пропастью”. Двацветок решил, что это будет последней каплей.
