Патриот

Вряд ли на Плоском мире существовало хоть одно живое существо того же цвета, что и капрал Шноббс.

— Констебль Посети довольно-таки смуглый, — согласился Шноббс. — Но я что-то не замечал, чтобы он от кого-то удирал. Скорее наоборот: если есть хоть малейшая надежда всучить какому-нибудь простофиле религиозный буклет, старина Горшок вцепляется в беднягу прям как терьер.

— А вот омниане на нас больше похожи, — возразил Колон. — Горшок же омнианин. Конечно, он не без странностей, но в целом очень похож на нас. Частями тела, ну и так далее. А вообще, клатчца сразу можно узнать по тому, насколько часто он употребляет слова, начинающиеся с «ал». Верный признак. Ведь именно, клатчцы придумали все слова на «ал». К примеру, ал-коголь. Понятно?

— Так это они изобрели пиво?

— Ага.

— Умно.

— Да при чем тут умно? — Сержант Колон лишь сейчас осознал, что допустил тактическую ошибку. — Просто им повезло.

— А что еще такого они открыли?

— Ну… — Колон порылся в памяти. — Есть еще ал-гебра. Это вроде когда к цифрам еще буквы всякие пишутся. Для… для тех, кто цифры плохо понимает.

— Че, правда?

— Абсолютная, — кивнул Колон. Теперь, когда он снова ощутил под ногами твердую почву, в его голосе значительно прибыло уверенности. — А еще один университетский волшебник как-то рассказал мне, что есть такая штука, «ничего», ну, ты наверняка знаешь, так вот, ее-то клатчцы и придумали. А я его и спрашиваю: «Как так? То самое ничего?» — «Ага, — говорит. — Это и есть их большой вклад в архиметику. А именно — ноль».

— И в самом деле, похоже, не шибко умные люди-то, — заметил Шнобби. — Я вот тоже, к примеру, ничего не изобрел. Этак каждый может.

— К чему я и веду, — поддержал Колон. — Я этому волшебнику говорю: есть, мол, люди, которые придумали, допустим, четыре… или… или…

— …Семь…

— Точно, семь. Вот эти люди — настоящие гении. А НИЧЕГО изобретать не надо. Оно и так есть. Клатчцы просто-напросто нашли его.

— У них там целая пустыня этого самого ничего, — согласился Шноббс.

— Во-во! Верно сказано. Пустыня. Которая, как известно всякому, представляет собой, в общем-то, ничто. То есть является для этих клатчцев естественным источником сырья. Верная мысль. А мы — мы гораздо цивилизованнее, у нас кругом много чего, и все надо считать, вот мы и изобрели числа. Это как… ну, еще, к примеру, говорят, будто клатчцы изобрели астрономию…

— Ал-трономию, — поправил Шноббс.

— Нет-нет… Нет, Шнобби, к тому времени они уже выучили букву «с» — скорее всего, у нас стырили… Короче, они ДОЛЖНЫ БЫЛИ придумать астрономию, потому как на что еще им смотреть, если не на небо? Любой дурак может таращиться на звезды и придумывать им имена, так что называть это «открытием» будет чересчур. Одно дело — изобретать, и совсем другое — таблички с надписями развешивать.

— А еще, я слышал, у них целая куча всяких разных странных богов, — сказал Шноббс.

— Ага, и чокнутых жрецов, — поддержал Колон. — Их хлебом не корми, дай пену изо рта попускать. И во что только эти клатчцы не верят, буквально во всякую ерунду!

Протекла еще минута, в течение которой собеседники в молчании следили за действиями художника. Колон предвидел следующий вопрос и боялся его.

— Так чем же они все-таки от нас отличаются? — поинтересовался Шноббс. — Я потому спрашиваю, что некоторые наши священнослужители тоже…

— Знаешь, Шнобби, мне, может, показалось, но твой голос звучит как-то не совсем патриотично, — сурово оборвал его Колон.

— Что ты, конечно показалось! Я просто спросил. Я же вижу, они гораздо хуже нас — они же иностранцы и прочее в том же роде…

— И, само собой, им бы только чью-нибудь кровь пролить, — добавил Колон. — Да своими кривыми мечами помахать — гады кровожадные.

— То есть… Ты хочешь сказать, они так и норовят кровожадно напасть на нас, трусливо убегая от холодной стали, которой только что отведали? — уточнил Шнобби, память которого предательски точно фиксировала все нюансы предыдущей беседы.

— Я хочу сказать, что доверять этим клатчцам нельзя. А после еды они рыгают как слоны.

— Ну… ты тоже рыгаешь, сержант.

— Да, но я не выдаю это за ХОРОШИЕ МАНЕРЫ.

— Хорошо все-таки, что у нас есть ты, сержант. Ты так все хорошо объясняешь, — покачал головой Шнобби. — Просто поразительно, сколько всего ты знаешь.

— Я и сам порой на себя удивляюсь, — скромно согласился Колон.

Художник откинулся, чтобы полюбоваться своей работой. До собеседников донесся вырвавшийся из самых глубин его души скорбный вопль. Колон и Шноббс удовлетворенно кивнули.

Жизнь научила Моркоу, что переговоры об освобождении заложников — крайне сложное дело. Тут главное не торопиться. Пусть говорит другая сторона, когда будет готова.

Поэтому, спрятавшись за перевернутой телегой, которая служила надежным прикрытием от стрел, Моркоу решил написать письмо домой. Каждое такое письмо давалось нелегко, вот и сейчас он морщил лоб и грыз кончик карандаша. К орфографии и пунктуации Моркоу подходил чисто с баллистических позиций (как это называл командор Ваймс).

«Дарагие Мам и Пап,

Надеюсь письмо застанит вас в добром здравии в катером сичас пребываю и я. Спасибо за балыиую пасылку с гномим хлебом я паделился им с другими гномами в Страже и ани гаварят он даже вкусней чем у Ломозуба («Хлеб — Зубы Праглотиш»). Канешна ведь нет лутчше хлеба чем тот каторый куют дома. Очень вкустно мам!

С теми парнижками о которых я вам уже писал все в порядке только кмндр. Ваймс все равно ни даволен. Я иму сказал што в душе ани харошие и им будит палезно узнать о Выжыва-нии В Обсчестве как мошно больше а он говорит чего они умеют так это выжыватъ в томто вся и беда. Но он дал мне 5$ на футбольный мяч а это доказывает что глубоко в душе иму ни всеравно.

У нас в Страже паявилосъ многа новых лиц и это как раз очинъ кстати изза Клатча. Все Очинь Сериозно, я чувствую то што сичас праиз-ходит — это За Тишъе перед Бурей и я знаю што ни ашибаюсь.

Должин прирваться патому што в Склад Брильянтов Вортинга ворвались грабитили. Они взяли в заложники капрала Ангву. Баюсь пральется крофь, такшто

Астаюсъ вашым Любищим Сыном,

Моркоу Железобетонссон (Капитан)

ПыС. Завтра напишу исчо».

Тщательно сложив письмо, Моркоу засунул его под нагрудник.

— Пожалуй, время, отпущенное им на обдумывание, истекло. Итак, констебль, какой следующий номер в нашем списке?

Порывшись в засаленной кипе бумажек, констебль Башмак выудил очередной листок.

— Мы остановились на кражах из шляп слепых попрошаек, — начал было он и тут же перебил сам себя: — Нет-нет, вот это куда важнее…

Взяв в одну руку протянутую бумажку, а в другую — рупор, Моркоу осторожно высунулся из-за края повозки.

— И опять доброе утро! — бодро выкрикнул он. — Тут мы еще кое-что обнаружили. Кража драгоценностей из…

— Да! Да! Это мы сделали! — прокричали из здания.