Об Анхеле де Куатьэ

это, сделаете что-то, что никому из нас до этого и в голову не приходило! Это как снежный ком. Вот например, я пишу книги, вы их издаете. Потом я присылаю вам книгу Андрея, и вы решаете сделать Библиотеку. Кто-то, возможно, не захочет читать мои книги, но его привлечет Библиотека о Человеке. Он прочет какую-то книгу, написанную кем-то третьим, когда-то, по какими-то другим причинам. И жизнь этого человека изменится. А после он повлияет на жизни еще сотен, тысяч людей. Понимаете? Никогда не знаешь, где тебя ждет твое главное «задание».

— Никогда?

— Никогда. Это может случиться в любой момент времени. И поэтому жить нужно так, словно ты всегда на самом главном своем задании. Что судьба мира решается именно сейчас, именно тобой и именно в этой точке пространства. Начните жить с этим чувством, и вы увидите, насколько каждый день вашей жизни преобразится. Вы перестаете жить с этой ужасной мыслью: «Может быть когда-нибудь, где-то там — далеко-далеко, при удачном стечении обстоятельств, я сделаю что-то, что придаст моей жизни какой-то смысл. Или, в крайнем случае, сделает ее небессмысленной». Это глупая, нелепая и досадная мысль. Она основана на иллюзии, будто мы знаем, что имеет значение, а что нет. Но это заблуждение, мы не знаем этого. Возможно то, что покажется нам мелочью, будет иметь какое-то особенное значение для будущего всего мира. Вы знаете, почему в 1812 году сгорела Москва?

— Ну, вероятно, потому, что Наполеон приказал ее сжечь.

— Это логичное объяснение. Но я думаю, что Москва сгорела в 1812 году и по другой причине. Возможно, маленькому корсиканскому мальчику по имени Наполеон когда-то сказали что-то очень обидное — отец, мать, кто-то из друзей или, может быть, девушка. Может быть, его назвали коротышкой? Кто знает? Мальчик обиделся, обозлился. И именно эта злоба повлияла на всю его последующую жизнь. В результате — война, огромное количество жертв, пожар Москвы и его собственное отчаяние. Понимаете? «Маленькая ошибка» и чудовищные последствия.

— То есть вы хотите сказать, что от любого нашего шага может зависеть судьба мира?

— Нет. Я хочу сказать, что от каждого нашего шага, каждого поступка, каждой мысли зависит судьба мира. И еще я хочу сказать, что люди, живущие, не зная о своем даре и не реализуя его так, как должно, каждый день, каждую секунду накапливают в этом мире несметное количество таких «маленьких ошибок». И если в результате мы недовольны окружающим нас миром, то удивляться здесь нечему. Странно, что он вообще еще существует. У него поразительная прочность, он выдерживает чудовищную нагрузку наших «маленьких ошибок»!

— Вы хотите сказать, что каждый из нас ответственен за судьбу мира?!

— Я хочу сказать, что когда вы в следующий раз почувствуете в своем сердце злобу, и эта злоба толкнет вас на грубость, черствость или еще какую-нибудь «мелочь», знайте, что в результате могут погибнуть миллионы людей, а может быть и весь мир. А когда у вас на сердце будет радость, и вы поделитесь этой радостью с кем-то, скажете кому-то доброе слово, поддержите в трудную минуту, возможно, именно это — одно ваше слово, одна ваша улыбка, один ваш поступок — предупредит войну, спасет чью-то жизнь или даже весь мир. Так что дело даже не в нашей ответственности. Вопрос в том, понимаем ли мы, сколь велика наша собственная роль во Вселенной.

Мы привыкли думать, что каждый из нас живет в небольшом, замкнутом мире — мы знаем нескольких человек, нас знают несколько человек. Но это ошибка. Мы все тесно связаны друг с другом. Абсолютно все! Это легко понять на примере рукопожатий. Сегодня я поприветствовал вас, а вы, в свою очередь, пожали руку сотрудникам своего издательства. Те пожали руки — своим родным, близким, знакомым. Те — еще сотням, тысячам, миллионам людей. И в результате все мы знакомы — через одно, два, три, ну, может быть, через десять рукопожатий. Но ведь десять — это совсем немного… И точно так же распространяется энергия наших поступков, наших чувств, наших мыслей.

— То, что вы рассказываете, кажется очень верным. Это производит впечатление! Но это только теория.

— Теория?.. Может быть. Знаете, я полтора года работал в детском приюте. Одна моя знакомая родила ребенка и ушла в отпуск, чтобы ухаживать за своим грудничком. А воспитателя на ее место не нашлось. И она попросила меня ее заменить. Я не хотел — какой из меня воспитатель? Думал, пойду, поработаю сколько-нибудь, а там уж все поймут, что я никуда не гожусь, и меня заменят. Пришел, начал работать и не смог уйти.

Это был самый обычный приют на тридцать пять ребят. Но всегда было больше — сорок, а то и пятьдесят. Кто-то сбежал от родителей, кого-то забрали от родителей. Были и настоящие сироты, но все больше при живых родителях. Странно, конечно, но так. Ребята находились у нас временно — пока их родителей разыскивали, или до решения суда — лишение родительских прав, опека. Многие просто ждали у нас распределения в детский дом. В детдома очередь.

Я дежурил — по вечерам, по ночам. И в тот раз было мое обычное дежурство. Вечер уже, поздно. Со мной только санитарка, она же — и уборщица, и буфетчица, и помощник воспитателя. Привозят четверых детей. Соседи вызвали наряд милиции к алкоголикам, на пьяный дебош. Милиционеры застали драку — женщина с ножевым ранением, мужчина тоже с какой-то травмой. Ну, вызвали «Скорую», все оформили. Уходят, и вдруг слышат какой-то шум из кладовки. Отодвинули щеколду, открыли дверь… И заплакали. Мужики заплакали.

В этой конуре жило четверо ребятишек. Самой маленькой — годик, около того. А старшему — десять. В синяках все, грязные, голодные. Родители держали их как зверей. Хуже… Их даже не выпускали на улицу. Кажется, только старший знал, что такое «улица». Его еще выводили. Остальных — нет. Их миром была эта маленькая, грязная кладовка. Они боялись людей, почти не знали человеческой речи, общались друг с другом на каком-то странном наречии.

Я помню их первую ночь в приюте. Мы оставили у себя старших, младшую девочку сразу же отправили в больницу. Начали кормить — они накинулись на еду, словно ее сейчас отберут. Санитарка в своей жизни многое повидала. Казалось, ко всему привыкла. Но тут на нее как ступор нашел. Она сидела и плакала. И тихо только причитала:

«Совсем звереныши. Совсем… Как же так можно?! Как?»

Потом мытье — дезинфекция. Обязательная процедура. Старший терпел, глядел на меня исподлобья злыми серыми глазами. Двое младших кусались. По-настоящему, до крови. Им было страшно. Думали, может, что я их утоплю? Не знаю. Сколько уже лет прошло, а сейчас вспоминаю, и дрожь в руках. И вот голос дрожит.

Мы разместили их в отдельной комнате. У младшего началась истерика — он кричал, не давался в руки, метался по комнате. Ничего человеческого. Ему четыре года, а он на ногах еще почти не стоял, только на четвереньках. Я запеленал мальчика в тонкое одеяло и долго укачивал. Они уснули только к утру. Я смотрел на них, забившихся в угол, и думал — каким даром наделил их Господь? Какое дал им предназначение? На что надеялся? Чего ждал? Как они могут его выполнить?

Я физически чувствовал, как порвалась в них нить человеческого. В моем сознании рождались образы их родителей. Я видел их такими же — маленькими, нелюбимыми, брошенными, несчастными детьми. Я видел родителей этих родителей, и дальше, дальше назад, в историю. Но я не видел будущего. Сколько я ни силился, сколько ни пытался, я не мог представить их будущее. Каким оно будет у этих малышей? А у их детей? Тысячи «маленьких ошибок» привели к такому результату — человеческие дети потеряли человеческий облик.

Вы скажете — частный случай, случается всякое. Но кем бы мог стать этот мальчик, сложись его жизнь иначе? А его братья? А сестра? Он мог оказаться великим ученым или политиком, изменить направление развития своей страны, человечества. Или может быть, он стал бы простым врачом, спас чью-то жизнь. А у того человека, которого он спас, родилась бы дочь — гениальный композитор. И она бы сочинила музыку, которая пробудила бы в людях Свет. Все это могло быть, но так и не произошло.

Да, вы можете сказать, что все это только теория, что все неизвестно, что может быть, так и задумано. Но я не верю, что кто-то мог такое задумать. Превратить детей в диких животных… Я просто не верю в это. А если этого не могло быть в «плане», значит, это привнесли мы. Все по чуть-чуть, каждый — самую малость. Кто-то что-то кому-то сказал, кто-то что-то кому-то сделал. Кто-то был жесток, кто-то груб, кто-то