Той, давнишней, зимы, всё во мне напряглось, Ведь протаял из давнего прошлого в памяти Сбитый наземь стальною удавкою лось. Помню непримиримый прищур Волобуева, Красный снег. Зверь оплыл серой тучей на гать, И звезда чёрной крови зияла во лбу его — Топором вырубали рога и, видать, Не спешили, подонки, не трусили, зная, Что на звон топора их никто не придёт… Вырубали рога, с каждым взмахом вгоняя Обух — в припорошенный созвездьями свод. (Снег под ними повизгивал, точно магнезия…) Запалили костёр, так поведала молвь, И огонь, матерея, с щербатого лезвия Жадно слизывал окостеневшую кровь, Багровел и чадил на ветру… И, похоже, Слив тяжёлые пальцы свои в кулаки, Врос в раскисший сугроб Волобуев, и кожу Натянули на жёстком лице желваки. …Гнус наглел… А меж тем, обрастая смешками, В похвальбе неуёмной, смакуя разор, Шелестел доверительный шёпот мехами, Да подранков и жертвы считал разговор: — Ну, так слушай… Мы зазимовали в посёлке, Да ты помнишь, за базою, на берегу. Слышал я, там — охо-ота, да, веришь ли, волки Поджимали — не высунешь носа в тайгу. Ну, так что оставалось нам? — карты да бражка, Так и пухли со скуки. А тут, поутру, Глянь я мельком в окошко — оленья упряжка У соседнего дома… Я — мигом к «бугру», Так и так, мол… должно быть, родня из Угута К Айваседе… упряжкой… Как хошь, понимай, Но такие дела, мол, и — раннее утро… Спит посёлок… И он мне мигает: «Давай!»… Рад стараться! — я тотчас к упряжке… На ЗИЛе… Борт откинул… Стоят… Вот потеха была! — Подхватили олешек мы и погрузили Вместе с нартами… В кузов… И выдох: «Дела-а-а…» — И куда ж вы их? — Ясно дело, загнали В мехколонне соседней на мясо — товар, Ты и сам понимаешь… — А если б поймали? — Да поди догони нас! К тому же, навар — Ящик водки… — А что же хозяин? — Подался За озёра — пропажу искать. До сих пор, Видно, ищет… Но тут у палатки взорвался Чадный рык вездехода и встрял в разговор, Разом скомкав его… И давнул в мою спину Дизель жаром, и, спрыгнув с крыла, невысок, Он прошёл мимо нас, «покоритель», закинув За плечо невесомый, как видно, мешок. — Да-а, добытчик, однако… — и так прознобила Голос лютая зависть, — ишь, наторговал, — и заморосило: — Деньги… Стойбище… Ханты… Продал… Обменял. — Кто такой? Как ни встречу, он вечно с мехами, То лиса, понимаешь, то просто — песец… Неприступный, сурьезный такой… Не механик? — Нет, — протяжная пауза, — просто… купец… Это он! — на глаза нахлобучивший веки, Оценивший давно эту землю в рублях. Как тут быть? — забродила алчба в человеке, И взбрыкнул неожиданно купчик в кровях. До чего ж оборотист наезжий народец, Есть, мол, водка, давай, мол, и рыбка, и мех, — До сих пор для иных автохтон — инородец, И споить его, и облапошить — не грех, Благо, прост и доверчив… А то, как в карманы, В заповедники руки — хватай! — запустить, Оголить их… Барыш! И чужие капканы, Когда нарыск песцовый густеет, — зорить. И разбойничьей снастью, бахвалясь уловом, Реку выпростать в раже, потуже набить Битой птицей да зверем кладовые — словом, От корней до макушки тайгу обдоить.
