Я пытался успокоить его.
— Ты думаешь, это все равно что перейти Красное море? Зачем рабби Смолмэну заставлять евреев считать шесть коричневых подушек своими собратьями?
— Как зачем, папа! Ради справедливости!
Когда сын такой, отец может гордиться. Но надо вам сказать, мне все-таки было грустно. Ведь стоит раздаться слову «справедливость», рано или поздно кто-то поплатится головой.
Но то, что день ото дня происходило на съезде, было как воплощенная легенда. Это было все равно что найти реку Самбатион, увидеть ее бурлящей и кипящей и швырять камни каждый день, кроме субботы. Такую историю рассказали бульбы!
Они прилетели на четвертую планету звезды Ригель, может быть, восемь сотен лет назад. Первоначально они жили в Парамусе, штат Нью-Джерси; всю их коммуну выселили для улучшения проезда к мосту Джорджа Вашингтона. Но должны же они где-нибудь жить, верно? Так почему не на Ригеле?
Беда заключалась в том, что единственную пригодную для жизни планету в системе Ригеля уже занимала разумная раса коричневых существ с короткими щупальцами, которые звали себя бульбами. Это был малоразвитый народ, кормившийся с земли, ну и, может быть, мельница здесь, маленький заводик там. Евреи из Парамуса хотели жить самостоятельно, никому не мешая, но бульбы отнеслись к ним так гостеприимно, так приглашали поселиться с ними, что те посмотрели друг на друга и сказали: почему нет?
Евреи построили маленький коммерческий космопорт, дома, дворец культуры…
Здесь один из членов раввината наклоняется вперед и перебивает рассказчика:
— Пока это происходило, вы выглядели как евреи? Я имею в виду, вы были похожи на привычных нам евреев?
— Более или менее. Полагаем, мы особенно походили на евреев из Нью-Джерси.
— Этого достаточно. Продолжайте.
Первые сто — сто пятьдесят лет царили счастье и благополучие. Евреи процветали, бульбы процветали, и между ними — мир да любовь. С помощью евреев бульбы многому научились и многого достигли. У них появились фабрики, у них появились заводы, у них появились банки, вычислительные центры и автомобильные свалки. У них появились большие войны, большие депрессии, большие диктаторы. И они начали задумываться: кто виноват? А что, есть какие-то сомнения? Ответ один: евреи. Философы и чернь вспомнили: до евреев все было тихо-спокойно. Так на Ригеле-4 произошел первый погром.
А лет через двадцать после того, как правительство принесло извинения и даже помогло похоронить мертвых, произошел второй погром. Потом третий, четвертый… К тому времени правительство перестало приносить извинения.
Появились трудности с работой, появились гетто, иногда появлялись даже концентрационные лагеря.
Не то чтобы все это было ужасно, нет. Были и светлые моменты. Правительство убийц могло смениться правительством почти порядочным, скажем, просто насильников. Евреи Ригеля оказались в положении евреев Йемена и Марокко восемнадцатого века. Они выполняли самые грязные, самые низкооплачиваемые работы. Все плевали в них, и они плевали сами на себя.
Но евреи сохранились, хоть не сохранилось ни одного целого Талмуда, ни одной Торы в синагоге. Летели века. И вот недавно к власти пришло новое, просвещенное правительство. Оно вернуло евреям гражданство и разрешило им послать делегацию на Неосионистский съезд.
Беда заключалась в том, что к тому времени евреи выглядели, как самые обыкновенные бульбы, причем как самые слабые, самые бедные бульбы, бульбы самого низкого сорта.
Но то же происходило с евреями в других местах! Евреи всегда приспосабливались! Разве не было светловолосых евреев в Германии, рыжих евреев в России, черных евреев-фалашей — в Эфиопии, высоких горских евреев на Кавказе? Разве не было евреев, поселившихся в Китае еще при династии Хань? А голубые евреи, сидящие на этом самом съезде? Тут их снова перебивают:
— Другими словами, несмотря на вашу наружность, вы просите нас поверить, будто вы евреи, а не бульбы?
— Нет. Мы просим вас поверить, что мы бульбы. Еврейские бульбы.
Споры разгорались все жарче. Как это возможно, чтобы имели место такие колоссальные изменения? Не проще ли предположить, что в то или иное время всех евреев на Ригеле уничтожили, а потом произошло массовое обращение, как, например, у хазар в восьмом веке или позже у японцев? Нет, возразили бульбы, если бы вы знали, какие у евреев были условия, вы бы не говорили о массовом обращении в иудаизм. Это было бы массовым безумием.
— Но ваш рассказ опровергают факты экспериментальной биологии!
— Кому вы верите, — упрекнули бульбы, — фактам экспериментальной биологии или своим же евреям?
И это был первый день. Я вернулся домой, рассказал обо всем брату, и мы стали обсуждать события. Он взял одну сторону, я — другую. Через несколько минут я махал кулаком у его лица, а он кричал, что я — «идиот, животное». В соседней комнате раввин с Проциона-12 пытался притушить такой же спор среди своей свиты.
— Если они хотят быть евреями, — орал на меня брат, — пускай принимают иудаизм! Тогда они будут евреями, и не раньше!
— Убийца! — растолковывал я ему. — Как могут они принять иудаизм, когда они уже евреи! Такое обращение было бы мерзким и позорным посмешищем!
— Без обращения я наотрез отказываюсь принимать их за евреев. Без обращения, даже если бы я праздновал обрезание сына… — Он замолчал и вдруг изменил тон. — Как, по-твоему, они проводят обрезание, Мильчик? Что они там обрезают?
— Они обрезают кончик самого короткого щупальца, дядя Флейчик, — пояснил мой Аарон-Давид, входя в комнату. — По Завету требуется лишь капля крови. Кровь у них есть.
Говорю вам, день за днем, это было, как мечта жизни!
Раввинат добирается до образования еврейского государства в XX веке и всех спорных вопросов, возникших с началом Сбора. Например, евреи Бомбея и другие евреи, попавшие в Индию в результате вторжения в Палестину Антиоха Эпифана. От всего иудаизма они помнили только, что имя Всевышнего непроизносимо. Причем у них существовало две касты: черная и белая. Они настоящие евреи или нет? Как это доказать?
В общем, все сводилось к одному: что такое еврей? Почему этот народ отличается от других?
И вы знаете, нашим мудрецам тут есть над чем подумать. Они могут взвесить определение человека, выработанное Советом Одиннадцати Земных Наций. Они могут углубиться в решения парижского Синедриона 1807 года. Наконец, они могут обратиться к каббале и рассмотреть проблему рождения чудовищ от сожительства с детьми Лилит. Но в конце концов они должны решить, что же такое еврей, раз и навсегда — или найти новый выход.
И рабби Смолмэн нашел. Я говорю вам, таки у нас на Венере есть раввин!.. Привести сборище евреев — ученых евреев! — к единому мнению, это, уважаемый, уже достижение.
На протяжении всего разбирательства, когда бы ни разгорался спор, грозивший затянуться на неделю — к примеру, была ли нить белой или черной, — рабби Смолмэн почесывал красный прыщ на носу и говорил, что мы, пожалуй, все можем согласиться, что, по крайней мере, это действительно была нить.
Конечно, все понимали: вопрос нужно как-то решить. Дни летели, собравшиеся так и не знали, сколько делегатов и сколько евреев. Уже были козни из-за бульб, уже были драки из-за бульб, уже находились люди, которые говорили, что они сыты по горло этими бульбами.
Так вот. Решение учитывало все данные, все сведения, все толкования, всю историю от Эзры и Нехемии. Оно начиналось утверждением, приятным для группы консерваторов: только тот еврей, кто рожден еврейкой. А кончалось утверждением, приятным для либерально-радикального крыла: евреем является любой, добровольно приемлющий ярмо еврейства. Решение включало и несколько промежуточных положений и указывало, что нет никакой возможности их совместить.
А надо ли их совмещать? И что будет, когда мы пойдем еще дальше в космос и какие-нибудь страшные создания в какой-нибудь другой галактике захотят стать евреями?
