Нужно было что-то говорить.
— Может, посидим в «Гянджлике»? Выпьем по чашечке кофе?
«Гянджлик» — приятное молодёжное кафе самообслуживания — располагалось напротив Политеха. Обычно там днём было полно студентов. Сотрудники Академии предпочитали более солидную «Лейлу», но мне туда не хотелось — слишком много знакомых.
— Хорошо, — сказала Ира и, опустив голову, пошла рядом.
И только тогда я подумал, что не представляю, с чего начать. О чём говорить с женщиной, на которой был женат полвека и которую сегодня увидел впервые в жизни? Что сказать женщине, родившей мне дочь, побывавшей со мной в десятке стран, читавшей и редактировавшей мои литературные опусы, возившейся со мной, когда в две тысячи пятом у меня случился инсульт, и, наконец, проводившей меня (наверняка так и было, хотя этого я не мог знать) в последний путь в две тысячи двадцать девятом?
Она не знала обо мне ничего, я о ней — всё. То есть, — поправил я себя, — я знал всё о ней, о нас, но не здесь, и об этом я тоже должен был помнить каждую секунду, чтобы не сказать лишнее, не испортить то, что, возможно, сейчас могло начаться между нами.
Я помнил, что сделал Ире предложение через полгода после встречи на автобусной остановке.
Я знал, что не смогу сделать Ире предложение, потому что был женат на Лиле.
Мы взяли на раздаче по чашке кофе и булочке, я заплатил и направился к свободному столику у дальней стены, куда никто обычно не садился, потому что сильно дуло из всегда открытой двери чёрного хода. Ира поёжилась, но не возразила против моего выбора. В полумраке я видел, как она сжала в ладонях горячую чашку.
— Я вспомнила, — сказала она тихим и, как мне показалось, безнадёжным голосом. — Вспомнила, почему твоё лицо утром показалось мне знакомым.
— Почему? — задал я глупый вопрос, на который, как я полагал, у Иры не могло быть ответа.
— Потому что… — Она помедлила, то ли подбирая слова, чтобы не остаться непонятой, то ли пытаясь понять то, что пока пониманию не поддавалось. — Потому что мы с тобой на самом деле познакомились ещё в семьдесят третьем. Ты бежал за автобусом, и меня какой-то чёртик подхватил, я вышла на проезжую часть и замахала водителю… ты бы видел его взгляд…
Именно такими словами Ира любила вспоминать ту давнюю историю — она рассказывала это на каждом семейном торжестве. Текст никогда не менялся, и я продолжил:
— Глаза у него были как два блюдца, будто у андерсоновской собаки.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Всё уже было сказано. Ира помнила. Она помнила всё, что вспомнил вчера я. Утром она ещё ничего не помнила, в этом я был уверен. Значит…
— Миша, — сказала она и протянула через стол руку. Я пожал знакомые-незнакомые пальцы и сжимал всё сильнее, пока Ира говорила. — Утром, когда я поднялась к себе… не знаю, что случилось и почему… должна была перевести статью… и вдруг накатило… как объяснить… я вспомнила… вспомнила…
— Свою смерть, — прошептал я так тихо, что сам не расслышал.
— Нет, — она покачала головой, — смерть я вспомнила потом, а в первый момент вспомнила нашу свадьбу, как у меня…
— …упала туфля, когда ты выходила из машины, — подхватил я.
— Да.
— Я попытался взять тебя на руки и внести в дом, но не смог, и всем было весело. Лёва поднял туфлю и надел тебе на ногу, а ты сказала, что это должен был сделать я. Тогда…
— …Лёва снял с меня другую туфлю, передал тебе, и ты надел…
— Еле сумел, — вспомнил я то, чего быть не могло. — Наверно, она тебе жала, так я тогда подумал.
Мы оба замолчали, поняв, что прожитая жизнь была нашей общей жизнью. У нас была общая память, кроме…
— Когда я умер, — тихо произнёс я. Почему мне нужно было знать это прямо сейчас? — Что было потом? Ты…
Ира ответила не сразу.
— Я прожила ещё три года.
— Ты не…
— Нет, я ни для кого не была обузой.
Она хотела сказать, что обузой для неё в мои последние месяцы был я?
— Не думай глупостей, Миша, — пальцы её напряглись в моей ладони. Она, как всегда, понимала мои мысли раньше, чем я успевал их додумать. — Я хочу сказать… ты это хотел знать, верно?.. Однажды утром…
— Когда?
— Шестого сентября две тысячи тридцать второго. Я встала… с трудом, сильно болели ноги, но, в общем, терпимо… пошла в комнату к Вите…
Наш младший внук.
— Вдруг всё закружилось перед глазами. Наверно, я упала, но этого уже не помню. Стало темно, а потом вспыхнул ослепительный свет, и голос Женечки сказал: «Мама, не уходи». А ты…
— Я?
— Это определённо был твой голос. Ты сказал: «Мы с мамой будем опять вместе».
— Я так сказал?
— Я ничего не поняла. Не успела. А когда сегодня утром вспомнила… так ясно, будто это было вчера… странно… почему вчера, когда… В общем, это был…
— Последний момент, — пробормотал я. — Больше в памяти ничего не могло сохраниться.
— Ты тоже… — сказала Ира.
— Да. Тот день… ты помнишь…
Она упрямо покачала головой.
— Не хочу и не буду вспоминать. Не хочу. Не буду. Не хочу.
Она так бы и повторяла раз за разом, я оборвал эту цепочку словами:
— Я вспомнил вчера. Ты вспомнила сегодня. После того, как увидела меня. Значит, это всегда было в нашей памяти.
— Я ничего не понимаю, Миша, — Ира отняла пальцы и прижала их к щекам. — Ничего этого не было. Я сегодня впервые тебя увидела. Как я могу помнить две тысячи какой-то год?
— Но ты помнишь.
— Ты женат, Миша? — спросила она отчуждённым голосом.
— Да, — сказал я, помедлив, будто это имело смысл скрывать.
— Расскажи о ней, — потребовала Ира, сцепив пальцы так, что побелели костяшки.
— А… ты? — спросил я и не закончил фразу.
Она поняла.
— Нет. Я одна. Мужчины… были, но… всё не то. Я ждала тебя! — вырвались у неё слова, которые, похоже, она произносить не хотела, но они возникли сами, невозможно было не произнести их, хотя ещё сегодня утром она ни сном, ни духом…
Я хотел обнять Иру, опустить голову на её плечо, как было много раз и как не было ещё никогда. Я знал, что на левом плече у неё небольшой шрам, она поранилась в детстве, когда упала с горки и напоролась на оставленный кем-то в песке детской площадки перочинный нож с раскрытым лезвием. Всё могло кончиться куда хуже, но обошлось. Мне захотелось отвернуть ворот её блузки и посмотреть… чуть- чуть отвернуть… ненамного, чтобы только… Ира перехватила мой взгляд и сказала спокойно:
— Я не падала с горки, если ты это имеешь в виду, Миша.
Похоже, наши мысли текли параллельными потоками — собственно, как иначе, если воспоминания у нас во многом общие, жизнь прожита вместе…
Трудно к этому привыкнуть. Понять, наверно, и вовсе невозможно.
— Ты не ответил, — напомнила она и демонстративно (или нет, не нарочно?) застегнула верхнюю пуговичку на блузке.
— Да, — сказал я, помедлив и поняв в ту секунду, что не могу, не должен, не имею права скрывать от
