— Хорошо, что ты поместила картины под обычное стекло, а не под матовое, не дающее бликов, — заметила она. — Современное стекло не подходит к репродукциям старых картин.
— Я тоже так считаю. К тому же обычное стекло дешевле. Только динозавры под матовым стеклом.
— В случае с динозаврами это не противоречит стилю, — подтвердила Элизабет.
Во время экскурсии по четвертому этажу Харальд вышел последним вместе со мной из комнаты с розами.
— Как хорошо, что вы тут спите, — шепнул он мне.
— Как ты об этом догадался? — испугалась я.
Он взял мою руку и поцеловал кончики пальцев.
— Там на полу стоит твой лак для ногтей, а лосьон для бритья рядом, вероятно, принадлежит Руфусу. Какой идиллический натюрморт!
Если бы Харальд не показал мне лак и лосьон, я бы их ни за что не заметила: красный лак и черный флакон лосьона коварно сливались с ковром. Сегодня утром, прибираясь, я поставила оба флакончика на пол и забыла о них.
— Харальд, как ты замечаешь такие вещи?
— Потому что я хочу их замечать.
Элизабет услышала наш разговор и засмеялась:
— Комната, в которой вы разместили нас, тоже очень неплоха.
В девять начался банкет. Каждый мог садиться где хотел и с кем хотел. Всюду царило приподнятое настроение, праздничный шум нарастал. Без четверти десять слегка захмелевшая госпожа Хеддерих, прекрасно себя чувствовавшая, прошла с гонгом и попросила всех выйти в фойе: шеф снова желает выступить.
Руфус встал у стола, на фоне роз, и меня переполнила гордость, когда я увидела его. Однако сейчас у него был более взволнованный вид, в руке он держал записку, и рука его немного дрожала. Он прислонился к столу.
— Уважаемые дамы и господа, дорогие друзья, я хотел бы вам кое-что показать. — Он кивнул господину Хеддериху, стоявшему у конторы в довольно тесном костюме.
Господин Хеддерих вынес из конторы большой сверток и положил его перед Руфусом на пол. Руфус раскатал его. Это был ковер госпожи Футуры.
«Что же сейчас должно произойти? — подумала я. — Он что, собирается пустить ковер с молотка?»
Раздались возгласы восхищения:
— Ах! Там же знаки зодиака! Какой красивый! А что значит Ф. Я.?
Руфус встал на ковер, на буквы Ф. Я.
— Этот ковер, как и все красивое здесь, попал в дом благодаря Виоле. Она рассказала мне, что узнала о нем, когда покупала его за бесценок. Он принадлежал ясновидящей и якобы приносит несчастье. Буквы Ф. Я. — ее фирменный знак: Футура, ясновидящая. О госпоже Футуре мы знаем лишь то, что, купив ковер, она вскоре скончалась…
Руфус выдержал паузу. Среди гостей царило растерянное молчание.
— …но она умерла, не успев заплатить за ковер…
Раздался смех облегчения.
— Вот видите, — продолжил Руфус, — я считаю, что неотвратимое — не всегда несчастье.
Слова Руфуса были прерваны аплодисментами, хотя хлопал только один человек — мой отец.
Руфус откашлялся и взглянул на свою записку.
— И хотя этот ковер мог принести несчастье, Виола была настолько умна и мужественна, что все же купила его. И так же, как Виола, я смотрю на этот ковер как на подарок случая. А поскольку я уверен, что из случайностей рождается судьба, а значит, и счастье, я хотел сделать из этого случая символ счастья.
Пауза. Абсолютная тишина.
— Этот отель называется «Гармония». Так он назывался еще тогда, когда его покупали наши родители, и никогда название не подходило ему… — Руфус посмотрел на Бербель. — Ты знаешь, что я имею в виду.
— Да, — серьезно ответила Бербель, — ты говоришь о наших родителях.
— Гармония — старомодное, громкое, пустое слово. Поэтому я решил поменять название…
— Батюшки, — тихонько прошептала я и испуганно поднесла руку ко рту, не зная, что за этим последует.
— Это было мое единоличное решение. Моя фамилия не представляет из себя ничего особенного, Бергеров целые страницы в любом телефонном справочнике, а… — он наконец снова улыбнулся, — отель под названием «Руфус» я не хотел…
Руфус опять взглянул на свой листок.
— Итак, ценность громких слов проверяется их действенностью. Старый отель «Гармония» должен в будущем, как символ новой гармонии двух людей, которые им руководят, называться…
Тут вдруг погасла люстра. Разом. Стало совсем темно. Дверь кухни отворилась, и Альфред со своей командой вынесли пять тортов с горящими свечками, как на день рождения. Они пронесли их через всю публику, и на каждом торте шоколадом было выведено:
Свет над стойкой неожиданно опять зажегся, и на ней показались большие золотые буквы, торопливо расставленные с разными промежутками:
Все захлопали как сумасшедшие. Я не поверила своим глазам. Господин Шнаппензип засопел, от Бербель был виден лишь кружевной платочек. Руфус прервал всеобщее ликование:
— И вот что я еще хотел сказать: счастье, которое никто из нас не может создать в одиночку, мы построим вместе. Я надеюсь на это.
— Очень трогательно, — воскликнул Михаэль, хотя голос его звучал вовсе не растроганно, — но комбинированная фамилия никогда не сможет стать вашей семейной, если вы когда-нибудь поженитесь.
Так же мгновенно, как началась, овация стихла. Лишь одна женщина смеялась с детским глуповатым злорадством. Это была Анжела.
Это было уже чересчур! Пару месяцев назад я стояла одна посреди этого мира со своим помойным ведром, а теперь мое имя стало половиной отеля!
— Это не страшно, — не сдержалась я. — Пожениться мы все равно сможем!
— Дамы и господа, вы все это слышали. Вы согласны проголосовать за то, что это настоящее предложение руки и сердца? — громко сказал мой будущий муж и засмеялся.
Примечания
1
Имя — знамение
