на Руси, толпятся нищие, калеки, жалобно выпрашивающие подаяние, полуголые галасские плакальщицы, терпеливо ожидающие найма.
Узкие улочки как лабиринт его ним можно ходить бесконечно, незаметно переходя из одной в другую. Вот большой добротный дом — это старый дворец раса Меконнена, правителя Харара. Сейчас его — нет в городе, он — как почти всю свою жизнь — в военном походе или при дворе. В этом же доме размещаются все правительственные учреждения Харара.
Над воротами — лепной герб Эфиопии два лежащих льва. На перекладине ворот в беспорядке прибито штук восемь высохших слоновых хвостов и хоботов. Из дворца за небольшую плату выводят на показ льва раса Meкопнена. Лев совсем молодой, он сердито озирается и рычит на толпу.
Снова узкая улочка — она выводит в самый центр харарской жизни — на базар. Огромная площадь, окруженная лавчонками, навесами, запружена народом. Прямо на земле, поджав ноги, сидят женщины в кожаных юбках, руки и ноги их украшены огромными оловянными браслетами. Тут же разложены товары — ярко-желтые лимоны величиной с детскую голову, табак в корзиночках, бананы, перец, куски полотна.
На самом высоком холме города строится новый дворец раса Меконнена. Он квадратной формы, с огромными окнами. На плоской крыше — несколько башенок со статуями фигуры в зеленых и синих мундирах держат в руках сабли и ружья. Харарцы окрестили эти фигуры именами итальянских генералов, разбитых недавно при Адуа. Внутри дворца — множество каморок, коридорчиков. Видно, что дворец строится без плана, как попало. Но зато основательно арки в переднем зале могли бы с успехом поддерживать мост. Мастера-индийцы расписывают стены пестрыми восточными фресками. С крыши дворца открывается чудесный вид на горы, кофейные рощи и банановые сады.
Под вечер усталость свинцом налила ноги. Булатович зашел в кофейню. Владелец ее, бойкий грек Саркиз, вынес европейцу маленькую чашечку чудного харарского кофе с мягким белым хлебом. Саркиз без умолку болтал на ломаном французском языке — видно было, что он несказанно рад новому лицу, ведь европейская колония в Хараре невелика — два десятка купцов да два-три агента торговых фирм.
Булатович не долго оставался в Хараре. Вскоре в город прибыл русский отряд Красного Креста, и через несколько дней все было готово к выступлению в Энтото. Но перед самым отъездом Н. К. Шведова пригласил геразмач Банти и сообщил, что из Энтото получено распоряжение задержать русских в Хараре.
И снова А. К. Булатович собирается в дорогу. Он Должен как можно скорее прибыть в Энтото и добиться У негуса отмены этого приказа. На сей раз предстоял еще более длинный путь — 700 километров — через Данакильскую пустыню…
Остались позади леса, окружавшие Харар, началась степь. Дорога спускается в глубокую долину. Там шумит и бурлит дикий Аваш. Мулы переходят его осторожно — долго выбирают место, куда бы можно было поставить ногу. Потом снова подъем. Трава становится ниже, исчезают банановые рощи — их сменяет колючая мимоза.
В Бальчи — небольшом селении у дороги — остановились на отдых. Здесь есть монастырь. Посреди двора — круглая церковь. В полумраке церкви — ее маленькие окошечки прикрыты ставнями — Булатович увидел алтарь, весь увешанный иконами — так же как и в Хараре, иконы тесно лепились друг к другу в полном беспорядке. Узнав, что московский гость осматривает храм, вышел старик священник с худым бритым лицом и коротко остриженными волосами. Слабым голосом он произнес благословение и охотно стал показывать иконы.
Пониже икон — картины. Священник поясняет, что всадник под двумя зонтиками, едущий по желтому песку пустыни, — это император Менелик, а сзади него — императрица Таиту. В углу картины — два квадратика. В одном слон, пронзенный копьем, в другом — сраженный лев. Это запечатлены охотничьи подвиги негуса.
По дороге в Энтото не обошлось без происшествия, и притом неприятного. О нем не упоминает Александр Ксаверьевич в своих книгах, умалчивают об этом пока и архивы. Лишь со слов Николая Степановича Леонтьева мы знаем, что на Булатовича и его спутников напали кочевники-данакильцы и отобрали у них все вещи и мулов, оставив их среди пустыни без всяких средств передвижения и воды.
Н. С. Леонтьев — отставной поручик лейб-гвардии уланского полка — фигура чрезвычайно колоритная. Авантюрист международного класса, заинтересованный — лишь в личном обогащении, он был не лишен энергии, предприимчивости и способностей. Именно в силу этих качеств Леонтьев организовал на свои средства экспедицию в Эфиопию и во многом способствовал установлению дипломатических отношений между ней и Россией. Затем он поступил на службу к Менелику, был назначен правителем Экваториальной провинции и возведен в сан дадьязмача. На этом посту Леонтьев повел себя таким образом, что негус расстался с ним без всякого огорчения и даже намекнул на необязательность его появления в Эфиопии. Умер Леонтьев в 1910 году в Париже.
31 мая 1896 года Леонтьев со своими людьми по делам выехал из столицы в Харар и через три дня — 2 июня — около 11 часов утра натолкнулся на терпевших бедствие Булатовича и его спутников. Вероятно, это была первая встреча русских путешественников в Африке. Нужно отдать должное Леонтьеву он щедро снабдил соотечественника всем необходимым для продолжения пути и, кроме того, дал рекомендательные письма к проживавшим в Энтото французам Клошету и Мондону-Видайе.
…И снова дорога по голой однообразной степи. Наконец, на горизонте показались горы. Проводники оживились и закричали: «Энтото! Энтото!»
Но в Энтото ли сейчас негус или в своей новой резиденции — Аддис-Абебе, где он пребывает в последнее время все дольше и чаще? Объединив страну, Менелик решил перенести свою резиденцию из Анкобера в район возвышенности Энтото, где некогда, как гласило предание, находилась столица императора Лебпе Дангеля, правившего в начале XVI века. Однако здесь давала себя чувствовать высота — 2800 метров над уровнем моря, не хватало воды, отсутствовали леса. Словом, место для столицы было выбрано неудачно, и Менелик это скоро понял.
Тогда он вместе со своим двором обосновался несколько ниже на склонах Энтото, вблизи источников Филвоха. По желанию супруги негуса, императрицы Таиту, новая столица в 1887 году была названа Аддис- Абебой — «Новым цветком». Некоторое время и Аддис-Абеба и Энтото, отдаленные друг от друга несколькими километрами, считались резиденциями императора, пока к 1890 году он не покинул Энтото окончательно.
Сколько Булатович не всматривался — не заметно никаких признаков большого города. Но вот часа через три две большие горы расступились — и в чаше, окруженной со всех сторон отвесными горами, показалась Аддис-Абеба.
Дорога, пыльная и широкая, вела всадников мимо круглых глинобитных хижин вверх, на холм, где за белой круглой стеной высился дворец негуса — Гиби.
Менелик, узнав о прибытии русского курьера, не стал откладывать аудиенцию. Булатович получил приглашение в Гиби.
Его проводили в большой круглый зал дворца. Крытую соломой высокую крышу подпирали кипарисовые столбы. В зале царил полумрак. В глубине, в громадной нише, под шелковым балдахином с крестом наверху на троне сидел негус, со всех сторон обложенный подушками. Булатович увидел только его лицо — широкое, добродушное, опушенное черной бородкой, и черные руки, положенные на подушки.
Аудиенция началась.
Пока окончательно не выяснено, чем было вызвано распоряжение негуса задержать русский отряд в Хараре. Ни в одном из писем и донесений Булатовича нет описания этой аудиенции. Известно только, что после переговоров русский санитарный отряд получил разрешение идти в столицу. В докладной записке, составленной по донесениям из Эфиопии председателем Российского общества Красного Креста генерал- адъютантом М. П. Кауфманом, так объясняется первоначальная холодность негуса: «Как оказалось, абиссинцы, привыкшие к тому, что европейцы являются в Абиссинию, преследуя главным образом личные выгоды, не могли понять бескорыстного назначения отряда, потому некоторые расы были против прибытия нашего отряда в Энтото. Разъяснения Булатовича не только убедили негуса поспешить с разрешением, но
