сиденье, мы с лейтенантом Оттрубаи устроились по сторонам. Я – прямо на полу, вытянув ноги, Оттрубаи же это не подошло:
– Я лучше на карточках.
– На корточках, – усмехнулся я.
– О! Горячо благодарен. – Он завозился, шоркая шинелью по фанерной стене кабины – вероятно, полез за блокнотом. Но то ли не нашел, то ли в тесноте не мог вытащить из кармана.
– Ну…
Горюнов пожал нам всем руки, меня еще зачем-то потрепал по щеке, как маленького, и спрыгнул на землю. Тотчас же Миша запустил мотор, и все покрыл мерный грохот. «Кукурузник», подскакивая на неровностях поля, побежал все быстрей и быстрей. Я вытянулся вдоль фюзеляжа, так меньше трясло. Лейтенант Оттрубаи тоже бросил фасонить и прилег, держась за голову – его здорово стукнуло о борт.
Тряска неожиданно прекратилась. Мы плыли в воздухе.
Через несколько минут к ровному гудению присоединились другие шумы. Наш «кукурузник» пристроился к группе своих собратьев, носивших громкое название ночных бомбардировщиков. Тихоходные устаревшие машины изрядно портили нервы врагам, долгими часами бороздя ночное небо и то тут, то там неожиданно обрушивая на их головы неприятные гостинцы.
Нам было выгодно лететь вместе с бомбардировщиками. Пока они будут заниматься своей шумной работой, наш «кукурузник» отвалит в сторону и спокойненько приземлится.
Лейтенант Оттрубаи приблизил свое лицо к моему и что-то сказал.
– Громче! Не слышно!
– Венгрия! – громко произнес он мне в самое ухо. – Моя очень несчастливая, сильнострадальная Венгрия!
– Многострадальная, – машинально поправил я, удивляясь, почему он вдруг заговорил на такие высокие темы.
– О! Горячо благодарен! – выкрикнул он.
Снова сквозь темную рвань пробилась луна. Ее пустые глазницы равнодушно скользнули по нашим лицам. Самолет поворачивал на север.
– Я люблю мою страну, – опять заговорил у самого моего уха Оттрубаи. – Я хочу, чтобы она была свободной, чтобы навсегда кончила противоречиться.
Мне стало смешно. Подходящее место и подходящее время для патетических высказываний!
Оттрубаи чуть приподнялся, луна осветила лицо. В его глазах блеснули слезы.
Что-то перевернулось во мне. Я вдруг понял его. Он больше не казался мне смешным чудаком.
– Какие противоречия?
Он ответил не сразу, видно, справлялся с нахлынувшими чувствами.
– О, большое множество… Венгрия – королевская страна, да? Но кто наш король? У нас целиком и полностью отсутствует король. Королевская страна без короля – разве это не есть противоречие? Кто правитель страны? Правитель адмирал Хорти. Адмирал? Разве в Венгрии присутствует флот? У Венгрии даже не наличествует микроскопический кусочек моря. Это не есть противоречие – адмирал без моря?.. Еще. Кто самый большой неприятель Венгрии? Германцы. Все время, все века германцы. А с кем Венгрия состоит в военном союзе? С фашистской Германией, со своим злым неприятелем. А кто лучший приятель Венгрии? Советский Союз. Он всегда жил с нами в мирном и дружеском положении. А против кого стала воевать Венгрия? Против мирного и дружеского Советского Союза… Нет, это очень-очень страшные противоречия. Это такие противоречия, которые надо убивать сейчас же. Иначе они сами убьют нашу любимую отечеству.
– Отечество.
– О! Горячо благодарен… Отечество – средний род. Я его смешал со словом «отчизна» – женский род…
В облаке, прямо над нашими головами, вспыхнуло светлое пятно. Небо озарилось яркими мгновенными вспышками. Сквозь шум моторов стали слышны разрывы. Нас обстреливали зенитки.
Самолет круто взмыл вверх. Я ухватился руками за сиденье.
– Начали бомбить, – крикнул капитан Комочин. – Уходим.
Вот мы уже в облаках. Самолет лезет все выше. Облака растаяли, я увидел звезды. Равнодушные, холодные…
Мотор вдруг умолк. Сразу стало тихо. Лишь внизу, в стороне, лаяли зенитки и время от времени тяжело рявкали бомбы.
– Порядок! – услышал я веселый голос Миши. – Пусть теперь идет самотеком.
Мы планировали с выключенным мотором.
– Высота? – коротко спросил Комочин.
– Три с половиной. Прибываем по расписанию. С вас причитается, товарищ капитан.
Самолет нырнул в облако и застрял в нем. Казалось, мы никогда не выберемся из этого отвратительного плотного и вязкого тумана. Трудно стало дышать. Рядом со мной надсадно кашлял лейтенант Оттрубаи.
– Высота? – снова спросил Комочин.
– Не видать ни дьявола! Около тысячи, должно быть… Редеет. Сейчас выскочим.
Туман рассеялся, опять просочилась луна. И сразу же я услышал торжествующий голос Миши:
– Ну! Каково?
– Мастер! – отозвался Комочин.
Внизу стояла тишина. «Кукурузники» уже отбомбились и улетели за новыми гостинцами. Мы быстро и круто снижались. Слева блеснула неширокая лента реки. Миша и Комочин больше не переговаривались – их могли услышать внизу.
Включив на секунду фару, Миша посадил самолет на просеке, облюбованной им еще накануне. Отсюда до села, в котором располагался полк, было не больше трех километров.
Мы вылезли из самолета, вытащили катушки с проводом, стараясь не производить шума, прислушались.
Все спокойно. Вдалеке мирно тарахтел движок.
– Источник электрического освещения нашего полка, – улыбнулся лейтенант Оттрубаи. – Милости попрошу к нашему шалашу – так говорят у вас?
Я быстро зарыл рацию под толстенным стволом, присыпал сверху листьями.
Мы пожали руку Мише – он остался на полянке ждать возвращения бомбардировщиков, чтобы незаметно подняться и присоединиться к ним. Накинули на плечи тяжелые катушки и двинулись в путь. Впереди шел лейтенант Оттрубаи, позади него я. Шествие замыкал капитан Комочин.
Эту часть нашей операции я не считал опасной. В полку все знали лейтенанта Оттрубаи – он был адъютантом командира. Так что если даже и остановят, ничего страшного не произойдет. Единственное, что могло нам грозить осложнениями, это встреча с полевыми жандармами – они командованию полка не подчинялись. Но и то не страшно. Документы у нас были добротными. А на крайний случай, если бы жандармы что-нибудь заподозрили, мы с ними справились бы без особого труда: жандармы обычно ходили по двое.
Все же, во избежание неприятных встреч, лейтенант Оттрубаи повел нас не дорогой, а метрах в ста от нее, боковой тропкой.
Вот уже на фоне ночного неба появились колодезные журавли. Прошли еще немного. Крестьянский дом.
– Это передовой дом, – шепотом пояснил лейтенант Оттрубаи. – Потом мост. Триста метров от настоящего места. А потом село.
Я остановился, поправил катушки с проводом – здорово отжимали плечи, проклятые.
И тут с моста прозвучало неожиданное:
– Хальт! Вер да? (Стой! Кто здесь? (нем.) – Щелкнул затвор.
Мы застыли, словно приросли к земле. Немцы?! Оттрубаи ничего не говорил о них.
Лейтенант, который успел пройти вперед, тоже остановился. Мы отчетливо видели его темную фигуру. Вот он повернулся и бесшумно двинулся в нашу сторону.
