— Почему сразу не получится? — нахмурился Президент.
— Ну потому что она — часть Системы. Это как если в коммуне у одного гонорея — то у всех гонорея. Одного пожалеешь, вылечишь, выпустишь обратно, завтра проверишь — опять гонорея. Тут, Дим, всех подряд тетрациклином надо. Беспощадно. Точечными мерами ничего не решишь.
— Вот ты понабрался… — покачал головой Президент. — Правильно Премьер говорит, что социальные сети — оружие Госдепа…
— Да у него все — оружие Госдепа, — отмахнулся мишка. — Пойдем, пройдемся?
Они не спеша двинулись по душным путаным коридорам резиденции, и — удивительное дело — прозрачный мрак, и тени предков, и олимпийское одиночество съеживались и отступали, когда плюшевый мишка был рядом.
Президент подхватывал его на руки и прятал на груди, когда они приближались к постам зомбаков, и спускал обратно на пол, стоило миновать охрану.
— У тебя тут гольф-каров нет, случайно? Я тебя на саммите каком-то видел, как вы там с Обамой гоняли… — в голосе медведя слышалась смешная ребяческая зависть.
— Есть, — кивнул Президент. — Хочешь, покатаемся?
— Ты что?! — гольф-кар чуть не перевернулся.
— Дим… — негромко проговорил медведь. — Выпусти меня, а?
— Что… Как?
— Не могу я всю жизнь сидеть взаперти в детской. Мне на свободу хочется…
— Ты же плюшевый! Какая тебе свобода?!
— Отпусти, — повторил мишка. — Нельзя мне взаперти.
— А ты от меня уйдешь? — настороженно спросил Президент.
— Куда я от тебя денусь? — улыбнулся медведь. — Столько лет вместе. Я буду приходить…
— Ну… Тогда… Сим дарую тебе свободу…
И зажмурился.
Но ничего не случилось. Медведь все еще сидел рядом.
— Знаешь… — его голос теперь стал уверенней, но и мягче. — Он тебе может сколько угодно говорить, что ты не настоящий… А я так думаю: все в твоих силах. Только ты будешь решать, становиться тебе настоящим или нет. И кому верным быть — другим или себе. Ты ведь о миссии мечтал, нет разве? О том, чтобы взять отсталую цивилизацию — и к свету ее из тьмы повести… И вот — ты — можешь! Со своей собственной страной, со своим собственным народом — это сделать. Конституция на твоей стороне, у тебя полномочий, как у фараона… Ты можешь!
— Хватит…
— Можешь! Тебе судьба шанс дает! Ты — самодержец! Нефть за сотку! Ветра полные паруса… Любые реформы можно… Все! Понимаешь?! Ты же прогрессором хотел быть! Вот оно! Калечную тысячелетнюю историю перечеркнуть! Рабскую! Ублюдочную! Веди страну в будущее! Поруби эту гидру, построй нормальное государство!
— Молчи! Молчи!
— Христом богом тебя прошу!
— Заткнись! У нас съезд на днях! Премьер возвращается! Он будет Президентом! Все решено уже! Давно! Всегда было решено! Я не могу!
— Но почему?!
— Потому! Потому!!! Потому что я пацанам слово давал! Потому что уговор был такой!
— И все?!
— И все!!!
— Тьфу ты, бля… — медведь сплюнул и соскочил с гольф-кара.
И канул в чаще.
— Никакого медведя, конечно, нет, — уверенно заявил доктор, лысеющий маленький человечек в круглых, как у Фрейда, очечках.
Здесь, в Женеве, на фешенебельной Рю-дю-Рон, где вся история, кроме кредитной, остановилась двести лет назад, в уютном кабинете с сочувствующим Юнгом на стене и необычайно удобной кушеткой, с трудами всех психоаналитиков, начиная с Потопа и до конца времен в букинистических изданиях на полках — здесь, в принципе, верилось, что никакого медведя действительно не существует.
— А почему же я его тогда вижу? — приподнялся с кушетки Президент.
— Вытеснение, — буднично сказал доктор, сцепляя пухлые пальчики. — Вы пытаетесь подавить часть своей личности… Избавиться от нее. Но это не так просто. Эта часть личности и оказалась вытеснена… И вселилась в медведя. Как бы. На самом деле, конечно, вам это только кажется. Вы разговариваете не с медведем. А с самим собой — с тем собой, которого не желаете признавать.
— Это… Это как бы… Как бы моя темная половина?
— Судя по вашему рассказу, это ваша либеральная половина. Фактически, вы довели себя до раздвоения. Небольшое расстройство. Не смертельно.
— И как же мне быть?! У меня съезд важный… Завтра… А у меня раздвоение…
— Таблеточки вам выпишу на завтра. А вообще-то… Лучше бы вам найти какой-то консенсус с самим собой.
— Это невозможно, — побледнел Президент. — Давайте таблетки.
Он сразу кинул в рот две. На прощание оглянулся.
— Вы только ему… Ничего не рассказывайте, хорошо?
— Как можно… — улыбнулся доктор. — Врачебная тайна у нас — крепче банковской.
Премьер ждал его за дверью — радостный, непринужденный. Расспрашивать не стал. И вообще, будто не он Действующего Президента к психоаналитику привез, а случайно встретил в очереди за килькой.
— Назначил что-нибудь? Ну и ладушки. Хороший мозгоправ, мне мужики посоветовали. Ладно, пошли, на этаж поднимемся, я тебе наш кооператив покажу…
Со съезда Действующий Президент возвращался в сиреневом тумане. На лице еще держалась скотчем приклеенная карнавальная улыбка, а душа дымилась, догорая.
Жена встретила его на пороге.
— Как все прошло? — ее губы остудили его раскаленный лоб.
— Все прошло, — механически отозвался он.
— Пойдем ужинать, все готово, — она взяла его за руку и повлекла по коридорам, которые он за все эти годы не сумел ни полюбить, ни изучить. Короткую дорогу она знала уже лучше него, и в столовую вывела его через несколько минут. — Знаешь, я даже рада, что это закончится. Мы вернемся в нашу обычную квартиру, заживем, как раньше… А это что такое?..
Действующий Президент вздрогнул, выдернутый из марева прошедшего действа, которое прокручивал в своей голове снова и снова.
— Где?
— Да вот! — она ткнула пальцем.
— На одном из стульев, на хозяйском месте во главе стола восседал драный плюшевый медведь.
— Убери его! — он не выдержал, закричал. — Откуда оно тут?! Убери это! Убери!
Медведя заперли в подсобке. Ключ отдали охране. Жена в душу лезть не стала — первых леди этому учат сразу же, на двухнедельных экспресс-курсах. Иначе бы мир давно рухнул.
Все забылось, как страшный сон.
Сын, приезжая на каникулы, об игрушке, слава богу, не вспоминал.
Таблетки помогали.
4 марта все прошло на ура.
ГАС «Выборы» не подвели.
И даже вопрос народного ликования для победительной картинки по телику решили — ФСО поделилось с
