увиденным в новом для себя мире, чтобы сопротивляться. Под бездушным взглядом надменного военачальника, который остановил рядом с ними свою колесницу, они, один за другим, молча опустили щиты и дротики, отбросили их на землю. После чего военачальник холодно глянул на скрытую плащом и капюшоном женщину.
Но прежде, чем он выказал грубость в отношении неё, она скинула с головы капюшон, царственно тряхнула пышными золотистыми волосами. Она прекрасно знала, как выражением безупречного лица и синих глаз ставить на место самых надменных и пресыщенных мужчин. Суровый военачальник никогда ещё не признавал над собой чьей-либо власти, кроме власти своего царя. Но с первого взгляда на эту женщину вдруг согласился быть добровольным пленником, оказался пред ней на коленях и трижды по очереди поцеловал обе протянутые нежные ладони. Как о высшей милости, он попросил разрешения повторить такие поцелуи. Вместо ответа Елена засмеялась дружелюбным грудным смехом, предназначенным только давнему и приятному другу, чем взволновала его кровь и желания, чего не удавалось добиться ни одной женщине в его прошлой жизни героя и верного слуги единственного господина.
– Ты так спешил, что не успел найти для меня достойную карету? – сказала она с весёлым упрёком снисходительной повелительницы.
Опершись о предложенную им руку, она гордо поднялась в колесницу, глазами поощрив его смотреть на неё снизу вверх.
– Увидев тебя, я позабыл о клятве верности моему царю, – тихо вымолвил военачальник, после чего молодо вскочил на место рядом с нею. Она ни словом не обмолвилась, что судьба шипунов волнует её. Военачальник показал на них кнутом в сильной загорелой руке и кратко приказал сотнику отряда сопровождения: – Этим на плечи клеймо царя, и в каменоломни.
Звонким выстрелом стегнул воздух длинный кнут, и колесница покатила, затем понеслась за быстроногими лошадьми, увозя Елену в направлении кряжа, где виднелись крошечные шатры военного стана.
Густые волосы и плащ крыльями развевались у неё за спиной, а тёплый степной ветерок нежно ласкал чувственное лицо. В упоении, что так удачно преодолела самое опасное препятствие на пути к своей цели, она позабыла о тех, кто помогали ей в этом предприятии, бросили ради неё всё, чтобы оказаться на чужбине бесправными рабами. Она ни разу не оглянулась на них.
Ночь была тихой в безлюдной степи. Ни облачка не набегало на две серебряные луны в усыпанном звёздами небе. Светлый простор открывался повсюду, виделось и слышалось далеко.
Ещё издалека со стороны кряжа донёсся частый дробный перестук копыт, который быстро приближался к берущей начало в горах речке. Вскоре показался всадник. Только гонец с очень важным поручением мог так погонять коня в опасную ночную пору. У берега речки всадник приостановил взмыленного жеребца. Он привстал в стременах, высматривая, где на полосе берега следы людей и животных указывали на место брода, затем конь, повинуясь его воле, прошёл вдоль берега и ступил в воду. Течение было слабым, они быстро пересели речку и настороженно выехали к полосе деревьев, которые теснились у воды. Однако ничто не побудило всадника заподозрить неладное, вынуть из ножен короткий меч. За деревьями перед ними опять раскинулась степь, и он сделал короткий замах плетью, чтобы стегнуть коня.
Вдруг, невесть как и откуда, возле морды лошади возник обнажённый по пояс мужчина с неестественно разросшейся правой рукой. Конь испуганно захрипел и, не слушаясь грубого окрика наездника, отпрянул, встал на дыбы. Всадник не мог видеть, как сзади него из-за деревьев быстро выступил босой Иван и петля лесы метнулась от его руки. Она хлестко перехватила тело гонца поперёк груди, и, неожиданно выдернутый из седла, он слетел на землю, повалился спиной на жёсткую щетину чахлой травы. Порываясь вскочить на ноги, он при каждой такой попытке рывком лесы опрокидывался навзничь, пока не подвернул ногу.
Наконец он увидел, кто его удерживал на аркане, глянул в другую сторону, на фантом, который остановил коня. Фантом таял, становился призрачным, и поражённый этим гонец прекратил сопротивляться, остался лежать на земле. Иван подошёл к нему, присел на корточки.
– Проклятый колдун! – хрипло выговорил гонец, стараясь отстраниться от него, как от носителя заразной болезни. – От меня ты ничего не узнаешь!
Иван снял с его головы начищенный до блеска шлем. В свете лун он внимательно осмотрел бронзовую птицу, которая украшала налобник. Она казалась стремительно летящим соколом, отведёнными назад крыльями обхватывала шлем до наушных прорезей.
– Можешь не говорить, – спокойно ответил Иван. – Я сталкивался с чем-то похожим. – Он примерил шлем. Тот был ему впору, и он застегнул кожаный ремешок под подбородком. – Этот шлем и есть послание. Он означает, что гонец везёт царю предупреждение об опасности для его жизни. И я знаю, какое.
Он в должной мере оценил ловкость молодого гонца, когда тот извернулся червем и пяткой сандалии ударом под горло отбросил его на землю. Иван вскочил прежде, чем противник поднялся с колен на ноги и освободился от петли аркана, и ударил гонца левым кулаком в висок, сделав это с невольным сожалением.
Приходил в себя гонец уже лёжа под деревом. Он был свободен, но на нём осталась только набедренная повязка. Его воинская одежда неплохо сидела на Иване, который прицепил к поясу аркан и легко поднимался в седло на его встревоженного коня.
– Я сам предупрежу царя, – сверху вниз сказал ему Иван. Развернув животное мордой к степной дороге, под нос закончил: – Только вряд ли из этого получится какой-то прок.
Гонец нащупал камень. Опираясь о ствол дерева, он неуверенно встал на ноги и метнул его в спину негодяю и колдуну, очевидно подкупленному клятвопреступником военачальником. Но пришпоренный конь рванулся, понёс колдуна в светлую ночь, и камень не долетел до них, упал на конские следы. Как сражённый проклятьем, гонец застыл истуканом, с отчаянием слыша, что дробный перестук копыт постепенно удалялся и затихал вдали.
Зубчатые и стрельчатые переплетения двойных теней крепостных стен отражались под обрывом берега на сияющей ночным серебром глади реки, которая огибала застроенный царскими палатами холм, будто чешуйчатое чудовище, сторожившее его неприступность. Река и высокие стены вековой крепости надёжно окружали царскую часть города.
Звуки разнузданной оргии доносились от царского дворца до каменного моста через реку. Мост был единственным, и после полуночи охранялся сокращённым караулом, только двумя воинами и сотником, у которого на левом предплечье был завязан белый шарф. Сотник и воины прислушивались к звукам во дворце, привычно обменивались замечаниями о том, что там творилось, и неохотно отвлеклись на приближение топота быстро скачущего коня. Вынув из бронзовых колец в лапах каменных зверей по факелу, воины с намеренным лязгом высвободили из ножен короткие мечи и следом за сотником выступили к середине моста, перегородив всю ширину проезда по нему. Всадник перевёл коня с бега на шаг, и копыта зацокали по плитам моста до тех пор, пока сотник требовательно поднятой правой ладонью не остановил его.
– Слово-ключ?! – громко потребовал он ответа у всадника.
– Ключ на мне! – наугад ответил Иван и дерзко выпрямился в седле.
Огонь коптящих факелов приблизился, высветил его лицо, шлем со стремительно летящей птицей, и сотник, ни слова больше не произнося, отступил и пропустил гонца к раскрытым крепостным воротам. Охрана в воротах так же потребовала у него пропускного ответа.
– Ключ на мне! – повторил Иван.
Целившие в него копьями воины ночного дозора безмолвно расступились, освободили въезд в городскую крепость. Он проехал мимо большого сада к празднично освещённой кострами дворцовой площади и спешился у главного входа в оживлённый пиршеством и всевозможными развлечениями дворец.
– Ключ на мне! – взбегая по ступеням, в третий раз сказал он вставшим у него на пути стражникам.
Дворец был освещён десятками настенных светильников, и внутренняя стража больше нигде не
