мужиков.
Горько было выслушать этот рассказ старому суворовскому солдату.
Вспомнил он, что покойный Суворов совсем не знал даже слова «отступать» и команда его всегда была только «вперед».
Обидно было его русскому сердцу, что враги берут город за городом, неся войну в самое сердце России.
Вернулся он в избу, лег на давку и отвернулся лицом к стене.
«Глаза бы мои не смотрели, уши бы не слышали. Лучше бы я умер, нежели такой позор терпеть», — думал он, лежа на лавке, и во всю ночь не сомкнул своих глаз.
Встал он утром хмурый, мрачный. Вышел на завалинку и молча свою трубку сосет. Вдруг по деревне толпа мужиков бежит и все к нему.
— Слушай-ка про окаянных! Гляди, что наделали! — раздались голоса.
Поглядел Ермолай. Стоят веселковские крестьяне, а между ними четверо чужих. Бледные, без шапок.
— Ты их послушай! Рассказывай, братцы! — снова закричали веселковские.
— Ну, что еще? Говорите! — сказал Ермолай. Мужики только всплеснули руками.
— Пришли к нам французы, — тонким голосом заговорил один мужик, — видимо-невидимо. Что-то лопочут, саблями машут, потом как бросятся по деревне! Кто корову взял, кто свинью, гусей, кур — все побрали. Хлеб в возы поклали и уехали, а деревню сожгли. Староста в амбар ключей не давал. Зарубили окаянные.
Потемнел Ермолай.
— Вы кто будете? Откуда?
— Суседи наши, — загалдели веселковские, — из Духовщинского уезда, Коноплянка деревня их.
— Куда же вы девались все?
— В лес ушли. Так сейчас в лесу и сидим. Пришли к суседям хлебушка просить. Не откажите, Христа ради! — поклонились они веселковским, а те в ответ:
— Не сумлевайтесь! Чем богаты. Все мы под богом ходим!
В это время бабы подняли вой.
— Мать пресвятая богородица! — придут нехристи и по наши животы! ой, беда, беда!
Тут-то и загорелся Ермолай. Встал с завалинки.
Брови нахмурил, глаза горят, рука в кулак сжалась, и заговорил он громким голосом:
— Ребята! братцы мои, али терпеть будете? — будете сидеть по избам да ждать, когда они, окаянные, придут, все добро унесут, да ваши избы спалят? — так, что ли?
Зашумели мужики, а Ермолай еще громче и сердитее:
— А потом в лес или в болото спрячетесь и будете, как зверье, жить? так, что ли?
Опять зашумели мужики.
— Не дадимся им! пущай сунутся! Ты, дядя, научи нас! Не оставь нас, родимый! — раздались голоса.
— Так-то, ребятушки! — закричал Ермолай, и лицо его просветлело, — не дадимся ему! — а пока что станем его сами бить!
— Как его бить-то будешь. Он, вишь, и с саблей, и с ружьем!
Ермолай махнул рукой.
— А мы со сметкой! Они теперь везде рыщут. Где два, где три. Случится, заснут. Случится, от страха сабли побросают. Нам только не робеть да не зевать. Ну, кто со мной на француза? иди тот направо!..
Сразу на правую сторону побежали все, кто помоложе да посильнее. Мужиков семьдесят собралось. Ермолай повеселел. Куда и боль пропала.
— Теперь я вас обучу и каждому оружие дам. Мы им покажем! — весело сказал он. — Только чур: слушать меня!
— Уж это известно! — крикнула в ответ его команда.
Ермолай прежде всего вооружил свое войско. Одним он дал вилы, а другим косы, которые велел привязать прямо к длинным жердям; кроме того, всем приказал иметь ножи и топоры. После этого он стал обучать своих воинов, а затем отрядил четверых в четыре разные стороны и велел им сторожить французов и, как только заприметят, сейчас ему донести.
Было это 13-го августа. И наша армия, и французская уже находились подле Царева-Займища, а в Смоленске оставался только французский гарнизон с генералом. Этому генералу Наполеон приказал собрать как можно больше провианту, и каждый день во все стороны шли и ехали французские отряды, забирая по деревням и селам и хлеб, и муку, и овес, и сено, и скотину, и птицу. Словом, грабили.
Но еще хуже приходилось жителям от мародеров, которые теперь наполнили губернию и рыскали всюду. Это были отставшие от армии солдаты, которые не хотели воевать, но охотно разбойничали. Они шли следом за армией. После сражения они бросались на поле битвы и там грабили убитых и раненых. После ухода армии приходили в город и нападали на жителей. Бродили они и шайками, и по несколько человек, и в одиночку.
15-го августа прибежал к Ермолаю один из посланных и говорит:
— Француз идет! надо быть, что где-нибудь деревню ограбили. Три полных воза везут и голов 10 скота,
— А самих-то много? — спросил Ермолай.
— Самих, надо быть, душ 20; все пешком, а один на коне едет.
— Дорогу знаешь?
— Как же! тут сейчас лесом и они!
— Вали, ребята! — закричал Ермолай и повел свою дружину.
Лесом да кустарниками дошли они до дороги. Ермолай высмотрел неприятеля.
Действительно, отряд пехоты провожал обоз.
Ермолай разделил всех на три отряда и расставил их кучками друг от друга на 100 шагов.
Сам стал в середине и приказал:
— Никто с места не шевелись, пока я не нападу. А тогда кричи каждый во всю мочь и бей нехристя. Никого не выпускай.
Французы беспечно двигались по дороге. Ружья для облегчения положили на возы, сами курят и болтают. Прошли они мимо первого отряда и только сравнялись со вторым, как на них с криком бросился Ермолай и его 20 человек. В тот же миг раздались оглушительные крики, и сзади, и спереди. Всю дорогу засыпали молодцы, и испуганным французам показалось, что на них напало целое войско. Засверкали страшные косы, замахали топоры, Ермолай бросился на офицера и одним ударом рассек ему голову. Все смешалось в кучу, а 10 минут спустя уже не было ни одного живого француза.
— Вот, ребята! — закричал Ермолай, — как с ними расправляться надоть. Кричите: ура!
— Ура! — закричали все, и было от чего.
Все сразу поняли, что теперь им французы не страшны.
— Ну, — сказал Ермолай, — а для начала снимайте с них все оружие: ружья, сумки, сабли, тесаки, пистолеты, все берите! и барабан тащите!..
Вся деревня высыпала навстречу победителям. Они шли весело, пели песни, и с ними ехали три воза со всяким добром.
Слух пошел об ермолаевской дружине и о деревне Беседковой.
На другой день прибежали в деревню мужики из соседнего села и взмолились:
— Братцы, пришли французы грабить. Заступитесь, родные!
Дружина Ермолая тотчас полетела на помощь.
На село напала шайка мародеров. Они разбежались по домам и дворам и предавались грабежу, когда на них напал Ермолай.
— Бей! коли! руби! — раздался крик, и испуганные разбойники, как зайцы, заметались во все стороны.
Ни один не ушел из села, и опять Ермолай с дружиною забрали себе и ружья, и сабли.
