Когда пан Дзекановский дошел до этого места, то есть не дочитал и до середины, в дверь ворвался высокий остроносый молодой человек, поздоровался за руку с профессором и его гостем и быстро заговорил по-польски. Профессор, озабоченно выслушав юношу, быстро отнесся к досадовавшему из-за прерванного диалога Композитору:
— Пшепрашам, извините, мне надо уходить. Мне нравится, что здесь написано, но я не один принимаю решения, у нас коллегия, мы обсудим и сообщим вам. Он протянул визитную карточку.
— Когда мне обратиться?
— Недели через две.
— Спасибо, пан Дзекановский!
Ну что же, еще одна зацепка. Если, о чем страшно подумать, опубликуют, то, может быть, будет какой-то гонорар? Ох как кстати был бы он сейчас!
Он не забыл нанести еще один немаловажный визит. Во время своих хождений по аллее Ерузалимски — центральной улице, выходящей к вокзалу, он приметил вывеску «Канадиан Эйрлайнз», авиакомпании, услугами которой, как предполагал наш путник, он должен будет непременно воспользоваться. Войдя в помещение «Канадиан Эйрлайнз», Композитор попросил справку о стоимости билета до Канады.
— What city?[6] — спросил розоволицый господин в синем пиджаке.
— Торонто.
Розоволицый взял небольшую бумажку и написал на ней: семьсот восемнадцать долларов США.
— Thank you![7]
У него этих самых долларов имелось шесть с половиной сотен, но было еще золото, хорошие японские часы с калькулятором, собственно калькулятор, новый костюм, обувь и еще кое-что по мелочи. Все это тянуло на требуемую сумму, но нужно было еще и жить! Как заработать?
К пяти часам вечера он вошел в здание Центрального вокзала, где стоял неприятный специфический запах.
Помещение было огромное и холодное. На втором этаже имелись места для сидения. Композитор занял одно из них, с краю.
Рядом располагались советские туристы и польские бомжи.
Сумерки между тем сгущались, становилось холоднее. В течение всей ночи Композитору лишь очень ненадолго пришлось забыться в полудреме. Несколько раз он вынужден был вставать и согреваться энергичными движениями. Ранним утром уборщики стали сгребать накопившийся мусор, и всех сидевших попросили выйти.
Трое последующих суток он просуществовал, подобно бледной тени, отчаянно мерзнув по ночам, прыгая, чтобы согреться, жуя ватрушки в привокзальном буфете и запивая их чаем. Днем он немного бродил по окрестностям, но его раздражал вид жующих и веселых торгашей-туристов. Респектабельный вид он потерял. Бриться в привокзальном туалете не было никакого желания, он сильно зарос, а глаза стали излучать голодный блеск.
К семи вечера он подошел к отелю «Форум», где собирались квартиросдатчики. Они вели себя осторожно, опасаясь полиции. Композитор остановился и приступил к анализу рынка.
— Какая цена, пани?
— Сто тысчонцев.
— Пани, у меня нет столько денег, я дам вам пятьдесят и еще вот это. — Он извлек из сумки банку мясного рагу.
— А что это такое?
— Мясо.
Немного поломавшись, старушка согласилась. Она повела Композитора к трамвайной остановке.
Жила одна в квартире, муж, видимо, умер. В жилище была идеальная чистота. Нашему другу предназначалась небольшая ухоженная комната, в которой стояла кровать с белоснежным бельем.
— Деньги, деньги мне. — Старушка жестом показала, кому надо давать деньги. Композитор прошел на кухню. Старушка попросила паспорт. Композитор молча выполнил требование. Хозяйка деловито вписала паспортные данные гостя к себе в блокнот. Наш небритый друг протянул ей бумажку в 50 тысяч злотых, банку рагу и оставшуюся часть батона копченой колбасы. Колбасу она вернула.
На следующий день снял номер в дешевом отеле, принадлежавшем Спортивной Академии.
«Держаться, держаться и держаться!»
В турнире выступил неплохо, но заработал всего одиннадцать долларов.
Проходят недели, на дворе февраль. Дзекановский ничего печатать не будет, но прямого «нет» не говорит, водит за нос. Пусть остаются иллюзии!
Держаться, держаться и держаться!
Глава III
СМЕРТЬ
В последний раз у жены был какой-то срывающийся голос. Просила часто не звонить, чтобы не тратить денег. Звонок — 4 доллара. Откуда ждать прибылей? Проходя по центральным улицам, он слышал ту пронзительную оркестровую музыку, которой встретила его Варшава в первый день. Иногда он останавливался около киосков, торгующих кассетами, и подолгу наблюдал за движущимися фигурками игрушечных музыкантов.
Пора заняться пополнением кошелька! К продаже предназначались: костюм, туфли, золотая цепочка и золотое кольцо-печатка, японские часы, новые сорочки и еще всякая мелочь. Созрела мысль сдать в химчистку светлый пуховик, продать его, а взамен купить что-то полегче, например, джинсовую куртку на меху. Весна не за горами, мысль показалась удачной. За сто семьдесят тысяч он купил турецкую джинсовую куртку и отнес пуховик в химчистку. Долларов восемьдесят он рассчитывал заработать, правда, получилось только пятьдесят. Продажа заняла немало времени.
Держаться, держаться и держаться!
В глазах его по-прежнему упорство и выдержка, но с примесью обреченности и отчаяния. Одет он в тот же элегантный костюм и модные ботинки. При этом на нем стандартная джинсовая роба. Он без шапки, что небезопасно на морозе. На руках теплые дорогие перчатки, плохо гармонирующие с курточкой.
Прошло почти два месяца польских гастролей. По аллее Ерузалимски медленно бредет изможденный странник, в бумажнике которого лежит семь сотен долларов. Он идет в направлении моста через Вислу. Перед мостом он поворачивает влево и спускается по ступенькам вниз. Добирается до отеля «Дом научителя» и, войдя в вестибюль, справляется у портье, нет ли почты для бывшего обитателя номера 313. Получив в очередной раз отрицательный ответ, он движется в направлении Спортивной Академии.
Шахматы и философия не принесли ему доходов, если не считать несчастных одиннадцати долларов гонорара. Что делать?
Вдруг захотелось взять бумагу и авторучку. Все оформлялось сразу, исправлений он не делал. Цитаты великих возникали в памяти с ясностью, не вызывавшей сомнений в их точности. Некоторые мысли родились давно, но что-то возникало и по ходу письма.
