Семь «шестерок»

—

Кто ее муж?

—

Файдыш.

—

Не Дмитрий, случайно?

—

Дмитрий, и даже Михайлович.

—

У тебя легкая рука, Андрей.

Файдыш был судим, и судим дважды за злостное хулиганство, но оба раза освобождался досрочно.

За его домом сразу же установили наблюдение.

Через час с поста сообщили, что Иловайская приходила домой, затем отправилась к остановке автобуса. Видимо, собралась на работу. Из разговора, состоявшегося у нее в дверях с мужем, стало ясно, что дети в садике, а Файдыш мучается похмельем.

Климов глянул на часы.

Все мысли были сосредоточены на том, как задержать Файдыша. Пока Тимонин возьмет у прокурора санкцию на его арест, пройдет немало времени. Можно попросить Иловайскую вернуться домой, а там, как говорится, дело техники… Но рисковать особо не хотелось. Если Файдыш действительно член банды, надо быть готовым ко всему, к любой неожиданности. Чего доброго, начнется гром-пальба, запахнет порохом… невесело все это, скучно.

—

Может, вызовем его по телефону?

Гульнов смотрел на Климова с выражением той внутренней собранности, которая всегда отражалась на его лице, если нуждались в его помощи.

Климов кивнул.

—

Лучше, если позвонит жена, попросит, скажем, привезти ей на работу… ну, хотя бы свидетельства о рождении детей: мол, обещали пособие, а она забыла документы.

Задумано, сделано.

Файдыша взяли, когда он вышел из квартиры. Захлопнул дверь и вставил ключ в замок.

Если в этот момент открывается дверь у соседей, разве кто оглядывается? Привычное дело.

Не оглянулся и Файдыш.

При осмотре квартиры ничего компрометирующего не нашли, зато серьезно покопались в гараже, благо, Тимонин привез ордер на арест и обыск.

Из гаража файдышевской «шестерки», что была оформлена па Иловайскую, изъяли самодельную дубинку и ружейный обрез: двенадцатого калибра с вертикально спаренными стволами.

В салоне под водительским сиденьем обнаружили кастет. По всей видимости, это им ударили сторожа стрелкового клуба.

Когда машину выкатили на улицу и спустились в смотровую яму, оказалось, что просторный подвал до потолка набит различными деталями и запчастями «Жигулей». Хромированные решетки, приборные щитки, два двигателя, три комплекта сидений, чехлы к ним, фары, но главное, на-,

шлись

баллоны из-под закиси азота и автогенный аппарат.

При обыске Файдыш был совершенно спокоен, словно все происходящее касалось кого-то другого, а ни в коем случае ни его самого. Только когда на запястьях щелкнули наручники, скулы его покрылись темными пятнами.

Тут же, по горячим следам, Климов приступил к допросу. Секунду, не больше, он смотрел на Файдыша, но и этой секунды было достаточно, чтобы сказать: это он — один из тех, кого искали второй месяц.

Угрюмое лицо, холодная ухмылка.

Пришлось сделать над собой усилие, чтобы задать вопрос без лишней злости.

—

Где другие?

Вместо ответа — выдвинутый подбородок. Файдыш повел шеей. Он словно намекал, что борьба с ним предстоит более долгая, чем это кажется кому-то.

—

Сам расколешься, или помочь? — по-прежнему сдерживая себя, хрустнул пальцами Климов, но Файдыш сплюнул:

—

Что я, фраер голозадый?

Бравируя узкоспецифической терминологией, он посоветовал Климову особо не «пылить», не «шить» чего не надо на «халяву».

Лучше всего на допросах чувствуют себя те, у кого в жилах — рыбья кровь. Файдыш, похоже, был из таких. Давать показания он не собирался.

«Ничего, — подумал Климов, — ничего. Все, что нужно, непременно выплывет наружу». Он еще жену его допросит.

—

За что была судимость?

—

Ни за что!

—

Допустим. Но зачем толкать на воровство Бицуева? Ведь это он украл ружье у своего отца!

Может, ничего подобного и не было, но ложь — хорошая приманка, если хочешь подсечь правду.

—

Чего ты, мусор, мельтешишь? — глаза зловеще вспыхнули. — Здесь Юрка ни при чем.

Климов приказал арестовать Бицуева.

Лицо Файдыша заметно изменилось. С таким выражением он, видимо, сидит перед телевизором, когда показывают западные фильмы: с отупением и мукой, поскольку они — там, а он вот — здесь, в своем паскудном городишке, где, кроме дискотеки, никаких тебе секс-баров, стриптиза и соответствующих заведений.

Угадав, что Бицуев напрямую связан с бандой, Климов позволил себе отступления. Поинтересовался, когда Файдыш женился, где работал, почему в его машине обнаружили кастет, дубинку, откуда у него японская аппаратура, в частности, проигрыватель «Орион», колонки «Мекка», когда и для каких целей изготовлен обрез?

Дошлый преступник и в вопросах может найти спасительный для себя ход, поэтому все сведения Климов собирал по крохам, россыпью, пересыпая, засорял главные вопросы чепухой и по нескольку раз перебирая одни и те же частности.

—

Кто убил кассиршу?

Он касался нового эпизода или имени всегда внезапно и как бы между прочим, всем видом показывал, что не придает им никакого значения. Так просто спросил, вроде бы не для себя, а для кого-то. Скажешь — хорошо, не скажешь — не заплачем. Но туг он, кажется, дал маху.

—

Все, сыскарь, — вполголоса, сквозь зубы сказал Файдыш. — Не делай из меня козла. Я гаражи не грабил, никого не мочканул, и не вяжи меня, ты понял, не вяжи!

Вернувшийся Гульнов развел руками: Бицуева в городе нет. И где его искать, никто не знает. Ни бабка, ни отец.

Климов дал Андрею адрес подружки Бицуева. Может, она в курсе. Заодно сказал, чтоб допросили Иловайскую. Лучше, если это сделает Тимонин.

Распорядился нарочито громко, без обиняков.

Дерзкие глаза Файдыша заузились: скорее он доведет Климова до белого каления, нежели из него выдавят хоть одно слово. В этом тоже сказывался опыт: долгие допросы изнуряют прежде всего дознавателя.

Ничего, все нужное всплывает наружу. Так земля выталкивает на поверхность мины и снаряды. Золото уходит вглубь, а смертоносное железо, тронутое ржавчиной — наверх.

Климов прекратил допрос.