это были люди между 40 и 60 годами, по происхождению из почётных людей своих селений и аулов. В каждой сотне их было по несколько человек, хотя в большинстве своём они ничем не командовали, будучи неграмотными и не зная кавалерийского строя. Их роль была служить отцами народа и быть посредниками между начальниками и всадниками, не понимавшими русского языка. Из прапорщиков милиции были любопытные типы, служившие ещё в турецкую войну, причём все они поголовно были смелые и мужественные люди, пользовавшиеся большим уважением всадников.
Что касается всадников полков, входящих в Туземную дивизию, а именно: Кабардинского, 2-го Дагестанского, Татарского, Чеченского, Черкесского и Ингушского конных полков, то все они были добровольцы, принадлежащие к тем горским народам, название которых носили перечисленные полки.
Каждый из всадников получал жалование в размере 25 рублей в месяц, довольствие, вооружение и экипировку, за исключением шашки и кинжала, с которыми они поступали в полки из дома. Так как большинство всадников-горцев русского языка не понимали и строя не знали, то в полках с начала их формирования на Кавказе находились т. н. кадровые всадники, т. е. строевые казаки кавказских казачьих полков, и горцы, ранее служившие в кавалерии, занимавшие должности вахмистров, урядников и инструкторов. Всадники-ингуши являлись природными воинами, смотревшими на войну как на честь и настоящее дело для мужчины. Они были храбры, мужественны и очень способны к усвоению военной науки, так что строевая подготовка, пройденная ими в течение нескольких месяцев на Кавказе, а затем в районе Проскурова, где дивизия провела несколько месяцев, была для них совершенно достаточна для того, чтобы полк стал хорошей строевой частью.
Однако полк был малопригоден к сидению в окопах и пешему бою, которые в то время требовались от строевой кавалерийской части. Причинами этого были, во-первых, то, что казачьи карабины, которыми была вооружена Туземная дивизия, были непригодны для пешего боя, за отсутствием штыка и, кроме того, залповая стрельба из окопов на большие расстояния была весьма трудна для людей, которые в большинстве своём не знали русских цифр и поэтому не могли устанавливать прицельную рамку на винтовке. Кроме того, полк был очень мал по своему численному составу, так как в сотнях редко бывало более 75-90 всадников, что составляло всего 300-350 сабель на полк. Зато беспримерными были ингуши в набегах по тылам противника, стычках и атаках, т. е. в действиях, где требовались личная храбрость, находчивость и решительность.
Отношения между офицерами и всадниками сильно отличались от таковых в регулярных частях конницы. В горцах не было никакого раболепства перед офицерами, они всегда сохраняли собственное достоинство и отнюдь не считали своих офицеров за господ, тем более за высшую расу. Ингуши – народ демократический и, в отличие от других кавказских народов, не имели сословных различий, а если они кого-либо уважали, то только за его личные качества, а отнюдь не за происхождение. Будучи небольшим народом, насчитывавшим едва 50000 душ, ингуши все более или менее знали друг друга и находились между собой в родственных отношениях. Службу в своём полку они считали за большую честь, и самым большим наказанием считалось увольнение в первобытное состояние, т. е. изгнание из полка, что было позором. Это не мешало отдельным людям время от времени отлучаться из полка на Кавказ, но обязательно с заменой себя братом, кузеном или родственником. Понятия всадников о дисциплине были также своеобразны. Честь они отдавали только офицерам своего полка и, в крайнем случае, дивизии, из-за чего происходили часто истории. За своих стояли везде и всегда, мало считаясь в этом случае с военными законами и общепринятой моралью.
Конский состав полка был, за исключением офицерских лошадей, плох, из-за того, что ингуши не считали себя обязанными и не умели ходить за конями, так как эта обязанность у них, как у многих других горских народов, лежала на женщинах. С точки зрения строевого кавалериста, ездили горцы плохо и жестоко обращались с лошадьми. Горское седло имеет очень малый арчак, на котором находится очень мягкая, много раз простроченная подушка. Всё это вместе взятое ещё больше, чем казачье седло, отделяет всадника от лошади, которую при подобной седловке совершенно не чувствуешь, почему прыгать на таковом седле почти нельзя. Торча, как воробей на заборе, на подобном седле, горец не столько сидит на нём или стоит на стременах, сколько держится за повод, почему горские лошади всегда задерганы и почти поголовно 'звездочёты', т. е. при малейшем нажиме повода на рот закидывают голову назад. Кроме того, благодаря постоянному употреблению нагайки лошади в полку боялись каждого резкого движения всадника, почему на рубке часто обносили цель.
Помимо того, редко можно было видеть всадника-горца, чтобы он ехал шагом или тротом – обычный аллюр горцев был галоп или быстрая рысь, что неизменно вело к изматыванию конского состава. Бороться с этим злом, несмотря на все меры, которые принимались офицерством, было безнадёжно.
Первые два года войны было очень трудно внушить всадникам понятие о европейском способе ведения войны. Всякого жителя неприятельской территории они считали врагом, со всеми из этого вытекающими обстоятельствами, а его имущество – своей законной добычей. В плен австрийцев они не брали вовсе и рубили головы всем сдавшимся.
Поэтому редкая стоянка полка в австрийской деревне обходилась без происшествий, особенно в начале войны, пока ингуши не привыкли к мысли, что мирное население не является врагом и его имущество не принадлежит завоевателям.
Помню, как в один из первых дней моего пребывания в полку не успели мы, офицеры, расположиться на ужин на какой-то стоянке, как по деревне понёсся отчаянный бабий крик, как только могут кричать галичанки.
– Ра-туй-те, добры люди-и-и…
Посланный на этот вопль дежурный взвод привёл с собой к командиру сотни всадника и двух дрожащих от страха 'газду и газдыню'. По их словам оказалось, что горец ломился в хату, а когда его в неё не пустили, то он разбил окно и хотел в него лезть. В ответ на строгий вопрос есаула горец возмущённо развёл руками и обиженно ответил: 'Первый раз вижу такой народ… ничего взять ещё не успел, только стекло разбил, а… а он уже кричит'.
Служба полка в те два года, которые я пробыл в нём, сводилась к сидению время от времени в окопах, разведках и сторожевом охранении. Изредка полк принимал участие в общих боях, причём не раз отличался бешеными и лихими атаками, которые покрыли славой Туземную дивизию, стали, если так можно выразиться, её специальностью. Австрийцы панически боялись Туземной дивизии и не были в состоянии выдержать конные атаки горцев, действительно представлявшие собой страшное и незабываемое зрелище.
Больше же всего дивизии приходилось перемещаться с места на место вдоль австрийского фронта, так как командование нами затыкало прорывы или пускало передовой частью в наступление. Не берусь здесь описывать боевой истории Кавказской туземной дивизии, которая, как я надеюсь, будет написана людьми, более меня компетентными, упомяну лишь о некоторых эпизодах, носивших характерный для этой части оттенок.
Помнится мне наша стоянка в галицийском селе Мельница, где нас смотрел великий князь Георгий Михайлович, привезший Георгиевские кресты для дивизии от имени государя. Квартирьеры отвели нам, офицерам четвёртой сотни, ночёвку в доме у местного ксендза. Утром, рано на заре, мы все проснулись от неистового рёва, буквально раздиравшего уши. Оказалось, что это выступал из местечка ослиный санитарный транспорт Татарского полка. По обычаю своей породы ослы на утренней заре считают своим долгом, как петухи, прочищать горло, что по условиям военного времени не везде и не всегда удобно. Поэтому, располагая свой санитарный обоз где-либо поблизости фронта, татары, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания противника, обычно привязывали кирпичи к хвостам ослов. Желая заорать, эти последние имеют почему-то привычку поднимать вверх хвост, привязанные же кирпичи, не давая хвосту подняться, отбивали у ослов охоту к пению. Вчера вечером транспорт прибыл с фронта, кирпичи были отвязаны, почему горластые скотины утром наверстали всё потерянное время.
Часам к 9 утра полк был выстроен на площади местечка для встречи великого князя. Долгое ожидание катастрофически отразилось на стройности ингушского фронта. Не привыкшим к пешему строю горцам скоро надоело стоять, и большинство из них… сели на землю, поджав ноги. Перед лицом публики, глазевшей на парад, стоял в зелёной чалме и красном жалованном халате полковой мулла, резко выделявшийся из группы начальства, одетого в тёмные черкески. Его необычайная колоритная фигура возбуждала любопытство местного населения, собравшегося поглазеть на торжество. Любопытство это
