А.Л. Марков
В Ингушском конном полку
Анатолий Львович Марков в 1915 году
К читателям
Кавказская туземная конная дивизия в рядах Российской императорской армии являлась одной из самых красочных боевых частей, принимавших участие в Первой мировой войне. С началом борьбы против большевизма офицеры и всадники дивизии приняли участие в рядах белых армий, и своей кровью запечатлели верность и преданность российским государственным идеям. Так как годы летят неудержимо, и в настоящее время большинство 'туземцев' уже перешло в лучший мир, то я взял на себя смелость собрать и редактировать записки и воспоминания участников Первой мировой и Гражданской войн в рядах туземных конных полков, дабы оставить на страницах русской военной печати для потомства страницы бессмертных подвигов Кавказской туземной дивизии во главе с её августейшим командиром.
Быть может, сборник этих воспоминаний послужит в будущем материалом для истории Кавказской туземной дивизии, которую напишут люди, более меня знавшие и компетентные в военном деле.
Всем же соратникам моим по Туземной дивизии, которые прочтут эти воспоминания, я шлю мой братский привет и просьбу прислать, со своей стороны, их воспоминания о службе в дивизии.
Ротмистр Анатолий Марков
В Ингушском конном полку
В начале 1915 года, будучи в маршевом эскадроне 12-го драгунского Стародубовского полка в г. Новогеоргиевске, я получил приказ о переводе в Ингушский конный полк Кавказской туземной конной дивизии. Причины этого заключались в том, что, выйдя по окончании Николаевского кавалерийского училища в 1914 году в Стародубовский полк, я был отправлен в Запасный кавалерийский полк в Херсонскую губернию, при котором формировались маршевые эскадроны этого полка. Пребывание в глухом степном городишке, каким был Новогеоргиевск, в 70 верстах от ближайшей железнодорожной станции, было невероятно скучно и томительно, тем более, что я, как и вся офицерская молодёжь того времени, страстно стремился на войну. В январе маршевый эскадрон, в котором я состоял, ушёл на войну, а меня накануне его отправления перевели для обучения новобранцев при Запасном полку. Это я счёл для себя за личную обиду и решил, вопреки воле начальства, отправиться на войну немедленно. Приблизительно в том же положении оказался и мой приятель, ахтырский гусар прапорщик Косиглович, на выпуск моложе меня из Школы. Воспользовавшись тем, что один из командиров бригад Туземной дивизии князь Багратион был близок с моей семьей, мы послали через него прошение на имя великого князя Михаила Александровича о переводе нашем в один из полков его дивизии, о подвигах которой тогда говорили очень много в военной среде.
Перевод состоялся почти немедленно и, навестив по дороге родную усадьбу, я 12 марта был уже в Киеве, где мы должны были встретиться, по уговору, с Косигловичем, чтобы вместе ехать в полк, находившийся на галицийском фронте. Так как мы ехали с денщиками и лошадьми, то в Киеве нам был дан отдельный товарный вагон, в котором мы с большими удобствами расположились на походных койках, любуясь через открытую дверь красивыми видами Малороссии. Через Проскуров, Гусятин и Бильче мы достигли, наконец, с. Волковцы в Восточной Галиции, в которой стоял на отдыхе Ингушский полк. Через два часа после нашего приезда полк выступил на позиции, и мы едва успели явиться к командиру полка и его помощнику.
Полковник Георгий Алексеевич Мерчуле, офицер постоянного состава Офицерской кавалерийской школы из знаменитой 'смены богов', как в кавалерии называли офицеров-инструкторов Школы, получил полк при его сформировании и им командовал до расформирования, после чего был убит большевиками во Владикавказе. Это был сухой, небольшого роста абхазец, с острой бородкой 'а ля Генрих 4-й'. Всегда тихий, спокойный, он произвёл на нас прекрасное впечатление. Его помощник, подполковник Абелов, высокий, стройный грузин, с резкими чертами лица и густыми чёрными бровями, также принадлежал к постоянному составу кавалерийского полка. Это был тип прекрасного, выдержанного кавалерийского офицера, причём он, как и большинство грузин, выделялся своей прирождённой вежливостью и тактом. Второго помощника командира полка, принца Наполеона Мюрата, также бывшего офицера Школы, мы в полку не застали, так как, отморозив себе ноги на Карпатах зимой 1914-1915 гг., он находился в отпуску по болезни.
Косиглович получил назначение в 3-ю сотню, а я в 4-ю, но едва мы успели представиться их командирам, как полк сел на коней и покинул селение. Так как наши солдаты с конями отстали по дороге, то, как безлошадные, мы принуждены были остаться в Волковцах. На наше счастье, в селении по каким-то причинам задержался полковой адъютант поручик Баранов со своим ординарцем вольноопределяющимся Волковским. Оба они оказались настолько оригинальными типами, что я считаю нужным дать их краткое описание.
Александр Николаевич Баранов был сыном знаменитого нижегородского губернатора, героя русско- турецкой войны. Будучи ещё кадетом Пажеского корпуса, поручик Баранов отправился добровольцем на китайскую войну и в рядах пластунского батальона получил солдатский Георгиевский крест, не снимая во время похода формы пажа. На военной службе он оставался после этого недолго, вышел в запас и в начале 1914 года вернулся в строй, вступив в ряды Туземной дивизии. Войну Александр Николаевич закончил в чине ротмистра, получив офицерский Георгиевский крест, и служил затем в Добровольческой армии, командуя отрядом особого назначения на Кавказе. При Врангеле, в Крыму, он был арестован и выслан за границу за то, что на пристани в Севастополе наградил пощёчиной военного министра Временного правительства Гучкова, автора приказа 1-й, который приехал было в Крым с предложением своих услуг. Впоследствии в эмиграции в Париже Баранов организовал небезызвестную 'Свободную трибуну' и умер в инвалидном доме два года тому назад.
Волковский был мой земляк по губернии и уезду. Это был пожилой человек, уже лет под пятьдесят, с полуседой бородой, весь увешанный крестами и медалями. Он был участником-добровольцем англо- бурской, китайской и японской войн.
4-й сотней, в которую я попал, командовал есаул Улагай, впоследствии сыгравший видную роль в Добровольческой армии, а затем при возведении на престол в Албании короля Зогу. В момент моего приезда он был в отпуску, получив перед этим Георгиевский крест за блестящую конную атаку. Младшими офицерами были поручик Цешковский, бывший офицер 17-го гусарского Черниговского полка, корнет Шенгелай, на выпуск старше меня по Школе, переведённый из Запасного гвардейского полка, прапорщик Сурен Бек-Карганов, армянин, и три прапорщика милиции: осетин Агоев и ингуши Ардаган Ужахов и Кагызман Дудаев.
Через три дня, к моей радости, полк вернулся в Волковцы и нашу сотню расквартировали в фольварке местного помещика, польского графа. Этот последний приветствовал нас обедом, развёл по комнатам, как своих гостей, но затем уже не показывался с верхнего этажа, где жил со своей семьёй, предоставив нас самим себе.
На этом фольварке мы через три дня отпраздновали Байрам, считавшийся одновременно и
