кивнул на сапоги и тихо засмеялся.
Галя искоса рассматривала его лицо. Скуластое, загорелое, покрытое рыжеватой щетиной, оно, казалось, было насквозь выдублено ветрами и солнцем.
— Говорят, вы организуете колхоз? — спросила она.
— Да, организуем.
Он помолчал. Быстро спускались сумерки. Галя поднялась.
— Ну что ж, заходите как-нибудь в школу.
— Добре, — кивнул Дубляк и вдруг грустно улыбнулся: — А хорошо сейчас в Киеве, да? Не тянет обратно? Тянет, я понимаю, — помолчав, сказал он и ласково тронул ее за плечо. — Вы не горюйте! Скоро и у нас новую школу построят. Мы эти горы порастрясем!.. Я вас искал вот насчет чего: не проведете ли вы беседу о международном положении? Народ очень интересуется.
— Да ведь я же ничего не знаю!
— Ну как это ничего? В большом городе жили, учились, вы больше нас знаете, да и подготовитесь...
— А когда это нужно проводить?
— Ну, скажем, через недельку. Осмотритесь, начнете занятия в школе, проведете.
— Не знаю, право... — спохватилась Галя, вспомнив о письме.
— Да что тут думать-то!.. Договорились? Вот и хорошо. Бывайте здоровы.
тропе быстро ехал верховой. Поравнявшись с Галей, он натянул повод, внимательно посмотрел на нее и приложил к козырьку руку в кожаной черной перчатке:
— Ну, здравствуйте, товарищ Петровская!
— Здравствуйте, — несмело ответила Галя и шагнула с тропы, чтобы пропустить вперед незнакомца.
Это был молодой офицер в зеленой фуражке.
— Лейтенант Зорин, начальник заставы, — он стянул перчатку, наклонился в седле и протянул Гале сильную жесткую руку. — Как устроились на новом месте?
— Ничего, спасибо, — сказала Галя, мельком взглянув на красивое загорелое лицо лейтенанта. «Откуда они меня тут все знают?»
Зорин спешился и, ведя коня в поводу, пошел рядом с Г алей. Подковы зацокали, ударяясь о мелкие камешки. Где-то ухнул филин. В темнеющем небе взошла первая звезда, мерцая голубовато-зеленым светом.
— Детей переписывали? — заговорил Зорин.
— Да.
— Ну и как? У всех побывали?
— Нет. Их же здесь много.
— Понятно... Ну ничего, еще успеете.
Они вышли на лесную лужайку. Над головами закружились летучие мыши. Безмолвные твари носились кругом, то появляясь, то исчезая в сумерках, но далеко не улетали, сопровождая людей. Гале стало жутко.
— Смотрите! — сказала она с испугом.
— На кормежку вылетели, — пояснил лейтенант.— Мой конь принес с собой мошкару, вот они и пользуются случаем. Да вы не бойтесь! — добавил он.
— Я не боюсь...
Они прошли еще несколько шагов.
— А вы знаете, я ведь тоже киевлянин, — признался Зорин.
— Да?! — обрадованно воскликнула Галя.
— На Подоле жил. Там и в школе учился. А вы где жили?
— А я на Новогоспитальной. Знаете, там, где кинохроника?
— Знаю, знаю... Улица сначала вниз идет, потом вверх. А ну, рассказывайте, что и как там. Я три года в Киеве не был.
— Да?! — снова удивилась Галя, не представляя себе, как человек может в течение трех лет не бывать в родном Киеве.
Зорин слушал жадно, перебивая вопросами то об одном, то о другом.
Вдруг в кустах что-то зашелестело ветками и сухими листьями.
— Ой, что это? — спросила девушка, но уже без испуга, а с веселым любопытством.
— Змея.
<— Она же бесшумно ползает!
— Да нет, — добродушно возразил Зорин. — Бывает, что, шарахаясь от человека, она шумит, как заяц.
— Что вы говорите? — приостановилась Галя и подумала, что если бы шла сейчас одна, умерла бы от страха.
У школы Зорин посмотрел на часы; стояла такая большая луна, что при ней можно было читать.
— Ну, мне пора. А вы уже дома.
Гале стало почему-то жаль расставаться с ним.
Словно прочитав ее мысли, он взял Галину руку в свои, теплые и жесткие, подержал ее и повторил тихо:
— Вот и ваша избушка на курьих ножках...
— Вы бывали в ней?
— Приходилось. Мы же тут недалеко.
— Да?!
— В трех километрах. Заглядывайте к нам как-нибудь. У нас кино бывает, волейбол...
— А к вам можно?
— Ну почему же нет? Верно, заглядывайте,
— Ладно, — сказала она просто.
Он попрощался, натянул перчатки, вскочил на коня. Цокот подков долго раздавался в ночной тишине. Галя постояла прислушиваясь. Лунный свет заливал леса и горы. От яблонь падали четкие тени. Над ми-, ром стоял величавый покой, пронизанный оглушительным стрекотаньем кузнечиков.
В школе Галя застала Полину за неожиданным занятием. При свете керосиновой лампы та старательно вытирала пыль с большого портрета Максима Горького. Писатель был изображен на берегу моря, лицом к ветру и морским брызгам. И хотя Галя хорошо знала этот портрет, она смотрела на него сейчас так, точно увидела впервые.
— Вот убираю класс, — сказала Полина.
Полы, окна и двери были вымыты, парты и доска
протерты. На окнах висели старенькие, но чистые белые занавески, должно быть, извлеченные Полиной из своего сундука. На подоконниках стояли маленькие букеты редких уже цветов и пахучей горной травы.
При виде всего этого Галя забыла, что очень устала, что у нее ноет поясница и горят ноги от долгой ходьбы по лесным тропам. Засучив рукава, она принялась помогать Полине, напевая и улыбаясь чему-то звенящему в ее душе.
— А письмо-то я так и не отнесла, Галина Захаровна,— сказала сторожиха, готовя за перегородкой постель. — Очень уж много работы было. Не заругаете?
— Ничего, — ответила Галя. — Отнесете потом. А сейчас — спать, спать, вы и так устали.
* * *
В то утро Галя проснулась рано. В раскрытое настежь окно врывался чистый и свежий воздух. На подоконнике стояла кринка с молоком, покрытая листом подсолнуха. Молоко приносил босоногий мальчишка из соседнего хутора. Галя накинула халатик, схватила полотенце и выбежала из комнаты.-Не удержавшись, заглянула в класс.
Там пахло свежей краской. И сразу вспомнилось, как на другой день после встречи с Зориным в школу пришел солдат-пограничник с ведерком, кистью и свертком каких-то бумаг.
