Бррр, бедное.
О, презентация закончилась. Толпа литераторов, сверкая голодными глазами вывалилась. Навалилась. Расхватала бутерброды, зашумела, завозилась, зачитала что-то рифмованное. Кто-то рванул в гардероб. В туалетах образовалась очередь.
Пир духа завершился.
А жалко. Ведь жалко — так хотелось выйти на эту сцену и выдать им что-то такое рифмованное самой. Подвывая и жмурясь от ритма — рваного, извратного и бродского. Выделяя голосом и интонацией совсем не то, что выделяется смыслом. Растворяясь в ритме, гипнотизируя зал переливами голоса. Как же хочется… Но — время прошло
Ты дерево. Твое место — в саду.
Любимая махонькая аудитория. Полукругом бархатные диванчики. Теплый свет бархатного абажура. И стихам среди этого тепла и бархата уютно и привольно. Правильно.
…Героиня закрыла глаза и читала-выпевала:
Тонкой струйкой воды, желтой змеей на камне, вихрем колючей пыли Станут пальцы твои. Послушай. Не слушай, меня — так надо. Cтану я полумертвым бутоном в старой пивной бутылке. Песней ветра и гулом ночных проводов. Лови — это твоя награда. И не слушай меня, не слушай. Мы не были. Мы забыли. Станут пальцы твои огнем. Протанцуют по перекресткам. По скрещеньям дорог, по перекладинам вечно живого неба. Ты не слушай меня, ты лучше молчи. Этот язык невнятен. Все другие, впрочем, тоже невнятны, кроме вина и хлеба, Все другие — разве что плетью по горлу, окриком хлестким — Вот как раз как сейчас. Держись, это больно. Наверное, так и надо. Станут пальцы твои дуновением ветра. Пестрым птичьим пером в полете. Ну пожалуйста, ну не слушай, ведь я говорю пространству, А отнюдь не тебе — этот грех невозможно простить. Придется. Все что есть у нас — это странное постоянство Гулкой боли и ясного света. На этой неверной ноте Я, пожалуй, закончу свою серенаду нынче. И после того как сошла со сцены, к ней подошел Он.
(Это для меня он — Он, потому что я знаю, что он хороший, хоть и… отрицательный персонаж будет, что ли? Все равно хороший. А она вообще пока не знает, что он — Он).
Подошел, выразил среднестатистическую телегу про восхищение стихами, традиции Бродского и красоту общего словесного и телесного силуэта. Вызвался проводить до дому. Согласилась. Сели рядом — смотреть остальных.
Во втором отделении вышел рыженький и прыщеватый с гитарой, не понравившийся ей с первого взгляда. Робко и запинаясь выразил что-то в том духе, что пишет песни не только на свои стихи, но и на чужие. Вот кусочек из великого, которого он осмелился переложить на свои убогие аккорды…
— Итак, начнем, благословясь! Лет сто тому назад В своем дворце неряха-князь развел везде такую грязь, что был и сам не рад. И как-то, очень рассердясь, Призвал он маляра. — А не пора ли, — молвил князь, — Закрасить краской эту грязь?! Маляр сказал, — пора! Давно пора, вельможный князь, Давным-давно пора! И стала грязно-синей грязь, И стала грязно-белой грязь, И стала грязно-желтой грязь Под кистью маляра. А потому, что грязь, — есть грязь, В какой ты цвет ее не крась!..[1] …Все, что он пел на свои стихи было хуже.
…Проводил, договорился на следующий день подвезти на работу, ибо по пути. Завез обратно, подарил букет и с тех пор деловито ухаживал. Примерно до начала описываемых событий, ибо утром этого дня…
(вечер, мразь, дождь пополам со снегом, маршрутка последняя ушла, пилить до метро пешком… брррыы, будем смотреть скандал под деревом, там хоть лето и тепло).
Было душно, и дерево сладко пахло на всю площадь, когда они поругались в первый раз. Он исходил волнами жара, играл желваками и говорил что-то такое о превосходстве людской расы, и невозможности равноправия, и дураке и пошляке мэре, и о том, что как это так — отменили ночные охоты на Машины? И он говорил это сам для себя, выплескивал слова в горячий воздух, а позади него плавился и истекал раскаленным золотом летний закат, и она, на миг почувствовав себя в аду, вырвала руку и расплакалась. На чужих ей было по большому счету плевать, а вот то, что он становился чужим в такие моменты — было почти невыносимо.
То что забавляет, но оставляет после смеха шлейф грусти. Фраза клиента «Девушка, где мои деньги»?
Фальшиво наигрываемая мелодия в полуночном переходе метро.
Подаренная лучшим другом дурацкая меховая игрушка.
Плохие стихи.
Ночной осенний разговор — в виде исключения не аськой и не электронной почтой. Промозгло и сыро. Руки мерзнут.
